Читайте захватывающий исторический рассказ замечательного узбекского писателя Хайриддина Султона «До чего ты сладкая о, горькая жизнь!» в переводе Холдора Вулкана. Рекомендуем.

Хайриддин Султон

Народный писатель Узбекистана

До чего ты сладкая о, горькая жизнь!

(Рассказ)

Великая полководица Курбан-Джан-Датха была такой храброй женщиной, что подойдя к эшафоту, где палачи Кауфмана публично казнили ее сына, громко сказала: -Прощай, сынок! Твои предки тоже точно также как ты, боролись за свободу своего народа и стали шахидами. Умереть за родину, за свободу народа -эта наша гордость! Такими словами она повернула своего коня и гордо ушла. С 1865 до 1880 годов в горах Помира она собрала вокруг себя народ и, с мечом в руках до последнего героически сражалась против имперски настроенных российских захватчиков.

Гафур Гулям.

* * *

1876 год, 26 февраль. Маргелан.
Завершался день, по сути ничем не отличающийся от обычных дней той суровой и мрачной зимы. Город, как обычно проснулся от голосов муэдзинов, кои оглашали азан с минаретов в предрассветной тишине для утренной молитвы «Бамдад». Услышав азан, мусулмане совершившие малое омовение -тахарат, спешили в мечеть, шагая по жалобно скрипящему льду. Сегодня тоже как в другие дни из дымоходов поднимался тонкий и пушистый дым, похожий на вату и повис над высокими и низкими крышами домов. Слабое солнце зимы тускло светило уж своим не греющим светом , как старинная серебряная монета и скрылось в серые пушистые облака, словно озябший человек, кой укутывается в теплое одеяло. Заметно начали оживить безлюдных улиц города люди, утомлённые заботами и хлопотами повседневной жизни.
В тишине сурового и нудного дня зимы, когда старинный город погрузился, словно в атмосферу давно ушедшей эпохи, неожиданно поднялась суета и быстро начала переполнять площадь толпа людей, которая начала стекаться с разных уголков города.
Такого скопления народа городская плошадь не видела со времен своего образования. Трескучий мороз пронизывал до костей, висели сосульки, похожие на хрустальные морковки на краю крыши домов. На площади толпа кипела, как встревоженные муравьи на муравейнике. Местные купцы и ремесленники спешно закрыли свои торговые лавки, испугавшись от округленных как у совы глаз, налитые кровью разгневанных, усатых казакорусов. Люди , кои насильно пригнали солдаты, стояли, не зная что делать. Женщины с диким испугом смотрели на эшафот, сквозь прорезь паранджи и шептали, как мантру, повторяя молитву «Ла хавла вала куввата илла биллахи алиюл азим …». Смотрели старики и дрожащие от холода сопливые дети… У всех на устах было одно: -Камчибека вешают!.. Плошадь была отцеплена казакорусами…. На трибуну поднялся так называемый генерал-губернатор Туркестанского края фон Кауфман.За ним поднявшись занимали свои места из президиума генерал -маёр Тротский, флигель -адьютант, с мягким характером князь Боярский, низкорослый, пузатый и храмой полковник Лусаров, народные предатели и коллаборанты, чиновники военного губернаторства Ферганы, Абдурахман офтобачи в тумаке из лисиного меха и местные богачи, сидели, ссутулившись то ли от холода, то ли от страха.
К этому времени холодный ветер начал усиливаться. Потом к площади подошли две роты солдат -пехотинцев и они остановились по приказу одного офицера, образуя живой квадрат.
Офицер Ляхов начал доложить Кауфману, отдавая честь:
-Всё готово, ваше величество! Разрешите начать!
Кауфман посмотрев на свои карманные часы, сказал:
-Одну минуту, маёр.Жена моя должна приидти… Ах, вот она, кажется идет.
Тут к площади как раз подъехала зеленая карета, запряжённая парой лошадей. Адьютант спешно подойдя к карете, осторожно открыл дверь и двое женщин, осторожно приподняв длинный подол своих голубых платьев из — под пальто с меховыми воротниками сошли с кареты. Одна из них довольно пожилая женщина со стройной фигурой, семеня маленькими шажками и попутно о чем -то болтая со своей спутницей, начала подняться по ступенькам на трибуну. Сам Кауфман подошел к женщинам и, помог им подняться.
За ним шли другие чиновники довольно, с улыбкой на устах.
-Ах, прости дорогой, что задержались. Не расстраевайся, пожалуйста.Ты же хорошо знаешь нас женщин. Есть на свете такая штука, как зеркало, которое нас быстро не отпустит.Такими словами женщина, которая шла впереди, улыбнулась офицерам, приветствуя их.
-Здравствуйте, господа!
Тротский, Лусаров, Ляхов и флигел-адъютант Боярский подойдя к женщинам, нежно и поочерёдно поцеловали им руки.
—Оҳ, княз, княз! — сказала жена Кауфмана, глядя на Боярского, по детски надув губы и закатив глаза с чувством обиды.
— В последнее время вы совсем забыли про нас,Не хорошо, господа, ой не хорошо. Ведь время нашего земного существования, можно сказать уж на исходе. Познакомьтесь, эта женщина супруга полковника графиня Шчербакова Анна Ипполитовна… О вы знакомы? Ох, князь, князь!
Флигел-адъютант стоял, смущённо улыбаясь.
—Я не любительница таких страшных представлений -призналась жена генерала губернатора, обращаясь к Лусарову. Потом добавила: -Я спросила вчера у мужа о том, что какие эти мятежники? Он сказал мол, придешь завтра на площадь и увидешь все своими собственными глазами. Скажите, и вправду они так страшны?
Лусаров смеялся с закрытым ртом. Потом, зажмурившись, о чем — то начал рассказывать. Хотя, жена губернатора делала вид, что слушает слова Лусарова, но чувствовалось ее беспечность.
—Начинайте! — сказал Кауфман, глядя на Ляхова. -Ведите его сюда!
Старый, бородатый солдат в красных сапогах, подошел к середину площади, снял свой шинель и проверил табуретку, которая стояло под виселицей, потрогал петлю, как бы проверяя ее прочность. После этого он, стряхивая снег с сапог, направился на другую сторону площади.
Тут толпа засуетилась, увидев солдат, которые шли ведя парня в порванном чапане с многочисленными ссадинами на лице, у которого руки были в кандалах.
-Это что ли? -спросила графиня Шчербакова, широко расрыв свои красивые голубые глаза.
— Да, графиня, — ответил Боярский.
— Бедный!
— Ох, монсеньёр, кажется, я не смогу смотреть на казнь и холод тоже усиливается — жаловалась супруга губернатора.
— Дорогая моя, ты лучше возвращайся домой — сказал Кауфман. — Глянь, какая холодная погода. Я боюсь, что ты простудишься. Вчера жаловалась на головную боль. Здесь тебе не Санкт-Петербург.
— Ладно, ничего. Нимножко постою — зашептала жена губернатора.
Полковник Лусаров передал бумагу Ляхову. Майор пройдя вперед развернул бумагу и громким, ясным голосом начал читать приговор.
—«…Полевой суд Ферганского губернаторства рассмотрел преступной деятельности обвиняемого — сартийского происхождения из династии Алайских беков Камчибека Алымбек оглы против власти и его сиятельство Императора! Суд вынес приговор, на основе всей совокупности доказательств, учитывая показания свидетелей во главе местного бая Абдурахмана Офтобачи! Таким образом выявили, что Камчибек Алымбек оглы, действительно занимался вредительской деятельностью против его величество Императора, нарушая установленные порядки местным губернаторством!
Братья обвиняемого Қамчибека Олимбек оглы Абдуллабек, Маҳмудбек и Ҳасанбек являются главарями вооруженной преступной шайки! Эти бандиты совершили ряд тяжких преступлений в Алайском регионе! В последние три года эти головорезы особенно активизировались, принося заметный ушерб живую силу нашей армии и ее продовольственному запасу! Кроме этого они вели активную пропоганду среди насиления, призывая народ к восстанию, открыто агитировав людей против установленным порядкам! В результате восмилетной деятельности этой кровожадной шайки грабителей…
Тут один офицер не высокого роста подошел к эшафоту и шепнул о чем -то на ухо полковника Лусарова.
Полковник Лусаров резко побледнел и, повернувшись к Кауфману и сказал:
— Ваше величество, мне доложили о том, что сюда идет Курбан-Джан-Датха!
-То есть, как?! Куда смотрит охрана?! Где воины, которые объязаны охранять все дороги?! -сказал Кауфман, резко обернувшись.
—Охрана поставлена, ваше величество. Стрелковая дивизия князя Боярского и третья полк драгун зорко охраняют все вороты и основные дороги… Только, вот… Курбан-Джан-Датха идет сюда одна!
— Что?!
— Да, ваше величество.
Услышав такое, у Кауфмана искривились губы от гнева.
-Значить она в городе?!Не понимаю. Мне кажется, она сошла с ума?! Неужели она не знает о том, что на ее голову обещено вознаграждения в размере 15 тысячи сумов? Что же, продолжайте, полковник, посмотрим, чем это всё закончится -сказал Кауфман, еле взяв себе в руки.
— Отдать приказ поймать ее?
-Зачем? Безоружную женщину среди бело дня, на площаде, перед толпой?.. Нет, полковник, отдайте приказ только, чтобы следили за ней.Может она хочет попрощаться со своим сыном. Почему мы должны лишить её от этого удовольствие? Будьте гуманным, полковник!
— Слушаюсь, ваше величество!
После этого майор Ляхов продолжал читать приговор военно — полевого суда:
— «…Сартийского происхождения, из династии Алайских беков Камчибек Алымбек оглы признан виновным в совершении ряда тяжких преступлений против его величество императора и он приговорён военно — полевым судом к смертной казни, через повешение! Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!
Председатель военно -полевого суда генерал губернатор фон Кауфман. Новый Маргелан. 1876 год, 26 февраль».
Зачитав приговор военно -полевого суда, майор Ляхов обернулся к Кауфману и кивнул головой.
Солдаты привели Камчибека к эшафоту. Кауфман, позвав к себе переводчика Сибгатуллина, татарского происхождения, который был одет в форму поручика, сказал.
-Спросите у приговоренного, не хочет ли он произнести свои последние слова?
-Переводчик Сибгатуллин не успел спросить.Тут толпа хором загудела, увидев Курбан-Джан-Датха, которая скакала на коне, в зеленом бешмете и в белом платке.
Расстояние было около тридцати метров. Толпа застыла от удивления и испуга.
-Полковник! -Кауфман, махнув перчаткой обратился к Лусарову:
-Смотрите, Датха идет прямо к нам, никого не боясь! Было бы неплохо, если ваши офицеры учились у нее! Ведь шальная пуля может ее грохнуть, не так ли?!
— Я понял, ваше величество — шепнул Лусаров — В моем полку есть меткий стрелок, Урядник Епифанов.
— Хорошо, полковник. Только Датха должна выйти из площади живой! Шальная пуля настигнет ее в любом уголке, поняли?
— Так точно, ваше величество.
Переводчик Сибгатуллин три раза повторил свой вопрос, но Камчибек не ответил. Он смотрел на свою маму и произнес:
-Мама! Дорогая!
Толпа снова загудела.
А Курбан-Джан-Датха все скакала на коне и ее породистый конь вскинув голову, фыркая и цокая копытами стремительно продолжал приближаться к площади. На крепко сомкнутых губах и на лице Датха отражалась тихая самауверенность и душевное гордое спокойствие.Полководица скакала с поднятой головой и холодный ветер развевал ей одежды и волосы, словно флаг свободного государства. Как будто она не замечала свего сына, который стоял в когтях неминуемой гибели.
Народ зашумел, словно штормовое море. Солдаты и офицеры замерли в ожидании. Люди не знали что делать. Даже сам Кауфман стоял, как статуя человека с хмурым лицом.
А Курбан-Джан-Датха, резко натенув к себе узду, остановила свой конь в расстоянии пяти метров от место, где стеной стояли солдаты оккупационной армии.Окрестность погрузилась в тяжелую арктическую тишину.
—Сынок! — сказала Курбан-Джан-Датха и задрожала ее голос. Но, она тутже взяв себе в руки, спокойным голосом продолжала: — Сынок! Стать шахидами, умереть за Родину, борясь за свободу своего народа, это наследие для нас с тобой! Твои предки тоже погибли на кровавых эшафотах, в руках мерзких палачей противника! Прощай, сынок! Ты оправдал материнское молоко!
-Мама, будь доволна мною, будь довольна! — сказал Камчибек хрипя от горечи, гляд со слезами на глазах вслед за матерью.
—В тысячи раз я довольна, сынок за свое материнское молоко, которым я тебя вскормила! До встречи в раю! Такими словами Дадха открыла ладони своих рук на дуа. Потом, благославив своего храброго и достойного сына она опиралась на стремя и стегала кнутом коня. Конь, поднимаясь на дыбы помчался вперед в сторону, откуда восходит солнце.Будто жгучие слезы, кои капали с глаз Курбан-Джан-Датха прожигали шею коня.
Толпа все гудела, кипела, как море перед грозой.
— Ндааа… Странно…, — Кауфман задумался.
— Это та самая «Алайская царевна»? — спросила его жена.
— Ведь говорили, что она пожилая, а она, подобно 18 летней девушке, свободно скачет на коне. Скажи пожалуйста, дорогой, почему не поймали ее твои солдаты?
— Не стоит, любимая -сказал Кауфман, с задумчивой улыбкой на устах. -Она сама скоро на четвереньках приползет ко мне, пося пощады! Вот увидишь, я просто заставлю ее сдаться! -пообещал он.
— Дорогой, знаю, что ты не любишь, когда я вмешаюсь в твои дела. Но, неужели нельзя, отпустит его? -сказала жена Кауфмана, поправляя воротник его пальто.
— Он еще очень молод, жалко его.Конечно, я не настаиваю о том ,чтобы оставить его безнаказенным. Есть же другие способы, скажем, сослать его в сибир или отправить на каторгу.
-Нет! -ответил Кауфман строго. — Нет! Ты же сама услышала приговор полевого суда. Врагам нет пощади!.. Лусаров!
— Слушаюсь, ваше величество!
— Не тените, чего вы елозите!
— Хорошо!
— Так, фамилия урядника Епифанов?!
— Так точно, ваше величество, Епифанов!
— Хорошо.
Лусаров одобрительно кивнул головой Лусарову. Ляхов махнув своим носовым платком отскочил назад.
Загремели барабаны. Двое солдат надели петлю на шею Камчибека. Старый солдат с мешком на голове сев на колени спешно и широко перерестился. Потом протянул свои руки к аркану виселицы, чтобы привести приговор в исполнение.
—О, Господи! —шепнула Графиня Шчербакова, резко побледнев и судорожно схватившись за руки князя Боярского. — Господи Иисуси, какой ужас! -все шептала она.
—Не бойтесь, графиня, не бойтесь. Это сюминутно -сказал князь Боярский, держа ее за локоть.
—Ач, меин Готт, дас ис счлеҳт! Ач, меин Готт! — зашептала жена губернатора, бледнея и крепко сомкнув свои глаза.
Ноги Камчибека начали отрыватся от табуретки и он произнес свои последние слова:
-Раба своего помилуй, о май Аллах!
От этих слов толпа хором засуетился и кто -то горько и громко зарыдал.
Помощник палача с мешком на голове резко ударил ногой по табуретке…
Тело Камчибека покачнуло потом с грохотом упал на землю.
Ляхов умолк на миг от удивления и прибежав к эшафоту с огаленным мечом в руке, замер, словно статуя над телом Камчибека.
Разгневанный Кауфман резко обернулся к Ляхову. Толпа снова хором зашумела:
О, всемогущий Аллах!
—Что с ним?! Маткарим, что с ним?!
—Наверное, Аллах не захотел…
—Чего смотрите, мусулмане?
—Эй, убери голову свою, мешаешь!
—Сам пододвинься в сторону, дурак!
Сквозь шума толпы прозвучал громовой голос Троцкого:
— Тихо! Успокойтесь, говорю! Ато всех вас отправлю в ад пушечными выстрелами! — пригрозил он.
Услышав это, артилеристы направили стволов пушек в сторону толпы.
Тут прозвучал над толпой чей -то пронзительный голос:
-Эй, есть ли тут хоть одного мужика?!
Кауфман уставился на Лусарова рассерженным взглядом.
—Что это такое, Лусаров?!
—Ваше величество…
—Что это такое?! Спрашываю!
—О, извольте ваше величество…
—Достаточно! Какой пазор! Это предательство!
—Ваше сиятельство, простите, ради Бога. Это случайность…
— Случайность?! Случайность говорит! Случайность не произайдет только в том случае, когда вы сами окажитесь на этой виселице! Ой, как стыдно! Мерзавцы! Идите отсюда!
—Ой, что случилось? Скажите, князь, что тут происходит?!- спосила графиня Шчербакова Анна Ипполитовна, спешно открыв свои глаза, которые она сомкнула от страха.
-Да вот, веревка оборвалась — ответил Боярский, с недоумением.
—Оҳ, я же сказала, Господи! Вот видите, его смерть даже Богу не понравилась! -сказала жена губернатора.
—Ты устала наверное, дорогая. Лучше вернись домой… Князь, пожалуйста, провожайте их!
— Нет, нет, мы хотим посмотреть до конца, правильно, Анна Ипполитовна?
Побледневшая графиня вытерла платком свое лицо. Потом лоб.
Камчибек все лежал под виселицей без сознания.
Солдаты, чтобы привести Камчибека в чувство, начали тереть его лицо снегом. Наконец он открыл глаза. Потом, стараясь пдниматься, оглядывался вокруг,вытирая ладонью кровь с припухших губ.
— Веревка-то гнилой оказалась, — зашептал он. Потом Поднявшись в полный рост, громко, с гордостью крикнул: — Веревка все же оказалась гнилой!
Сильно испуганный старый солдат, взял новую петлю и дрожащими руками снова натянул ее на шею Камчибека…
От грохота барабанов задрожала земля.
Камчибек вдохнул полной грудью последние проции воздуха, как ныряльщик, который собирается нырять в море. Последний вздох! Последние секунды жизни и последнее мучение!
До чего ты такая сладкая о, горькая жизнь!
В небесах кипели белые облака и прохладный ветер Араванских гор приносил последние запахи лугов и полей, запах Родины.
Потом все исчезло.Небо, облака, ветер.
Кауфман спустился вниз, чтобы провожать женщин и остановился на миг. Боронесса, надевая свои варежки, беспрестанно говорила: -Ой как жалко, как жалко! Ведь человек как никак, человек, Господи… Потом, обернувшись к Боярскому, продолжала:
-Ладно, пока, князь. Скажите, сегодня вечером придете к нам, чтобы поиграть преферанс? Приходите объязательно, будем жадать. Строго не судите, но это наше единственное хобби, единственное развлечение.
-Живя в этой дикой стране, мы тоже наверное, привратимся скоро в дикари.Тут нет ни музыки, ни театра! Скорее бы возврашаться в Ташкент — сказал Боярский.
-Да, княз, вы правы! Ладно тогда, приходите объязательно, мы вас будем ждать. Ближе познакомитесь с графиней Шчербаковой. О, вы очень ловкий! Ладно, пока! До встречи, монсеньор!
Карета уехала. Кауфман в окружении офицеров пошел в сторону вороты рынка. Молодой адьютант предлогал ему туркменского коня, но он отказал. Потом повернулся в сторону переулка.
Все шли молча, так и не вымолвив ни слова. Лусаров тоже шел, глядя на землю.
Пройдя 30 шагов, Кауфман обратился полковнику Лусарову:
-Полковник Лусаров!
-Слушаю, ваше величество?
-Где урядник?
Сейчас, ваше величество, после этого поворота, сейчас…
Тут они увидели высокорослого урядника Епифанова, худошавого телосложения, который шел, еле волоча ноги. Но он, увидев своих начальников, тут же принял стойку «смирно».
—Ну, урядник Епифанов, ты выполнил задание?!
-У Епифанова бородатый челюсть задрожала. Он молчал.
— Ну, чего ты молчишь? Говори — сказал Кауфман, вежливо положа руку на плечи Епифанова.
— Ваше величество… — Епифанов затруднился говорить. Как будто язык его припух до неверочятного размера.
— Ваше величество…
— Не смог попасть что ли?! Тоже мне меткий стрелок! — Глаза Лусарова налились кровью от злости.
Епифанов так сильно схватил приклад своего ружья, аж пальци его рук покраснели от боли.
— Я не мог стрелять в нее, ваше величество, не мог.. сказал Епифанов еле шевеля мясистыми губами.
— Почему не мог, Епифанов?— Голос Кауфмана звучал вежливо. .
—Ваше величество … Простите меня, Ради Бога, виноват… — Епифанов, расширив свои глаза глядел на Кауфмана испуганными, умоляющими глазами. Ваше величество… Простите, Ради бога, ваше величество… Я наблюдал за ней, лежа на плоской крыше глиняного дома. Хотел, но не мог стрелять, понимаете?.. Глядя на нее, я вдруг вспомнил свою маму и…
Они умолкли на миг. Потом раздался бешенный крик Лусарова: -Твою мать!.. . Охваченный яростью полковник хотел было накинутся на Епифанова, тут его остановил Кауфман. Потом, подойдя к Епифанову и оглядывая его с головы до ног, громким голосом сказал:
—Епифанов, молодец! Ты поступил, как настоящий солдат, молодец! Такими словами Кауфман похлопал по плечи урядника Епифанова, потом рывком сев на коня, который держала за узду молодой адьютант и стал уходить.Полковник Лусаров тоже сел на своего коня и последовал за Кауфманом.
— Лусаров! — сказал Кауфман слезая с коня у казармы горнизона. — Нужно наградить Епифанова за службу, поняли да? Объязательно нужно наградить!
— Понял, ваше величество! — сказал Лусаров, покорно кивая головой.
Через месяцев два, пьяный ямщчик, который сидел над старинной почтовой каретой постучал в дверь хижины, располагаюшая в деревне Грибово Орловкой губерни. Ямщчик передал клочка бумаги одной старухе в черном платке, которая брала бумагу, развернула ее и прочитала содержимое. Прочла и ноги ее подкосились, словно сделанные из ваты. Потом ничком упала на землю, потеряв сознания.
На пороге хижины холодный ветер трепал бумагу, которая упала на землю, словно последний лист осеннего клена, где было написано такие слова:
«…С глубокой скорбью сообщаем о том, что ваш сын урядник Епифанов героически погиб, честно и верно служив царю и Отечеству.
Командир полка полковник Лусаров».
Тут ветер протяжно взвыл.