Холдор Вулкан

Член Союза писателей Узбекистана

 

Холдор Вулкан родился в 1959 году в Узбекистане. Окончил Ташкентский Государственный Университет. Пишет стихи и прозу с 1975 года. Живет в Канаде. Написал 4 сборника стихов, ряд повестей, рассказы и романы на двух языках.На узбекском и на русском.Его произведения переведены на английский язык.Не имеет званий и наград.

 

Листопад

(Повесть)

 

********************************

Отзыв неизвестного читателя о повести Холдора Вулкана «Листопад» в электронной библиотеке «Ридли».

 

Уважаемые читатели, искренне надеемся, что книга «Листопад» Холдора Вулкана окажется не похожей ни на одну из уже прочитанных Вами в данном жанре. Не остаются и без внимания сквозные образы, появляясь в разных местах текста они великолепно гармонируют с основной линией. Очевидно, что проблемы, здесь затронутые, не потеряют своей актуальности ни во времени, ни в пространстве. Значительное внимание уделяется месту происходящих событий, что придает красочности и реалистичности происходящего. Увлекательно, порой смешно, весьма трогательно, дает возможность задуматься о себе, навевая воспоминания из жизни. Портрет главного героя подобран очень удачно, с первых строк проникаешься к нему симпатией, сопереживаешь ему, радуешься его успехам, огорчаешься неудачами. Чувствуется определенная особенность, попытка выйти за рамки основной идеи и внести ту неповторимость, благодаря которой появляется желание вернуться к прочитанному. По мере приближения к исходу, важным становится более великое и красивое, ловко спрятанное, нежели то, что казалось на первый взгляд. По мере приближения к апофеозу невольно замирает дух и в последствии чувствуется желание к последующему многократному чтению. Помимо увлекательного, захватывающего и интересного повествования, в сюжете также сохраняется логичность и последовательность событий. На первый взгляд сочетание любви и дружбы кажется обыденным и приевшимся, но впоследствии приходишь к выводу очевидности выбранной проблематики. Повесть Холдора Вулкана «Листопад» весьма интересное и захватывающее литературное произведение.

 

 

Второй отзыв неизвестного читателя о повести Холдора Вулкана «Листопад» в электронной библиотеке «Ридли»

 

 

Дорогие читатели, есть книги интересные, а есть — очень интересные. К какому разряду отнести повесть Холдора Вулкана «Листопад», решать Вам! Невольно проживаешь книгу. То исчезаешь полностью в ней, то возобновляешься, находя параллели и собственное основание, и неожиданно для себя растешь душой. С первых строк обращают на себя внимание зрительные образы, они во многом отчетливы, красочны и графичны. Финал немножко затянут, но это вполне компенсируется абсолютно непредсказуемым окончанием. Благодаря динамичному и увлекательному сюжету, книга держит читателя в напряжении от начала до конца. Гармоничное взаимодоплонение конфликтных эпизодов с внешней окружающей реальностью, лишний раз подтверждают талант и мастерство литературного гения. Благодаря уму, харизме, остроумию и благородности, моментально ощущаешь симпатию к главному герою и его спутнице. Мягкая ирония наряду с комическими ситуациями настолько гармонично вплетены в сюжет, что становятся неразрывной его частью. Данная история — это своеобразная загадка, поставленная читателю, и обычной логикой ее не разгадать, до самой последней страницы. Создатель не спешит преждевременно раскрыть идею произведения, но через действия при помощи намеков в диалогах постепенно подводит к ней читателя. Темы любви и ненависти, добра и зла, дружбы и вражды, в какое бы время они не затрагивались, всегда остаются актуальными и насущными.

 

19.09.2016.

*********************

 

 

1 глава
Весенние поля

 

 

Весна. Птицы поют на высоких тополях у полевого стана, где расцвела белая акация. Совсем недавно среди тернистых ветвей акации можно было увидеть гнездо сороки, а теперь оно исчезло из виду, среди листьев и цветущих гроздей этого дерева. Сороки очень умные птицы. Они знают, что мальчишки не могут залезть на дерево, у которого тернистые ветви, так как его острые колючие шипы могут больно поцарапать им руки и ноги и даже порвать им шаровары. Цветы акации пленили душу словно сувениры, сделанные из осколков белого фарфора. Приятный запах этих гроздей ветры разносят по всему полю, где работают дехкане. Хуршида работала, стуча кетменем на поле. Это была девушка лет восемнадцати, светлокожая, с густыми и нежными вьющимися волосами темно русого цвета, со стройной фигурой и пышней грудью, с карими глазами и ясными зрачками. Она так красиво улыбалась коралловыми губами, показывая белые здоровые и красивые зубы, что многие парни в селе были от неё без ума. Но Хуршида не обращала внимания ни на одного из них, так как она не испытывала к ним нежного чувства под названием любовь. Своим равнодушием она еще больше усиливала «гнет» над влюбленными. Она даже не отвечала на любовные письма, которые писали парни и передавали ей через её подруг.
Отец Хуршиды Абдулджаббар очень строг по отношению к своей дочери Хуршиде и своим тяжелым характером и поведением похож скорее на отчима, чем на родного отца. Он часто выпивает спиртное и устраивает пьяные дебоши. Но Абдулджаббар является хорошим специалистом в области стрижки овец. Работает он механиком на животноводческой ферме колхоза «Тиллакудук». Чинит на ферме доильные аппараты, автопоилки, транспортеры, очищающие коровники, комбайны, измельчители кормов и так далее. Хотя Абдулджаббар не является религиозным фанатиком, но он строго запрещает Хуршиде ходить на вечеринки, посвященные дням рождения ее одноклассниц, где присутствовали парни. Абдулджаббар поклялся, что если его дочь Хуршида опозорит их семью, то он ее проклянет. Поэтому Рахила каждый день настойчиво говорит Хуршиде, чтобы она не играла с огнем и была осторожной в общениях со своими одноклассниками и другими незнакомыми парнями, Рахила знает, что в классе ее дочери не все девушки относятся к Хуршиде дружелюбно. То есть некоторые девушки,завидуют Хуршиде черной завистью, потому что она красивая и многие парни были влюблены не в них, а в нее.
С такими мыслями Хуршида продолжала работать на поле, выравнивая грунт для посева хлопка. Она любит работать на полях в одиночестве, так как никто ей не мешает думать о том, о чем она хочет думать. Одиночество для нее свобода, как бескрайное небо. Иногда Хуршида останавливается, выпрямляя спину, внимая далекому и печальному голосу одинокого удода, который доносится из ивовой рощи, где бродит пьяный ветер. Издалека доносился приглушенный рокот одинокого трактора.Хуршида задумчиво наблюдала за низкими проворными полетами ласточек. Они летали над полями, едва не касаясь земли своими белыми брюхами и крыльями, похожими на согнутые черные кинжалы, с острыми лезвиями. Потом она снова приступила к работе, напевая грустную песню о любви. А солнце тем временем медленно, но неизбежно поднималось к зениту. Хуршида долго работала на поле под палящим солнцем и приостановила работу только тогда, когда на пригорке повариха Тубо с криком начала зазывать людей на обед.
-Чойгааааааааа! — кричала она, и ее голос летел над весенними полями, как птица освободившая из ее грудной клетки.
Оставив кетмень на краю поля, Хуршида пошла в сторону полевого стана. Приближаясь к нему, она почувствовала тонкий аромат, душистый запах благоухающей белой акации, которая цвела около полевого стана, где росли высокие тополя и плакучие ивы. В этот момент из культиватора, который остановился рядом с полевым станом, спрыгнул молодой тракторист лет двадцати-двадцати пяти, в потертой тюбетейке, высокий, плечистый, курносый, с кудрявыми волосами, с усами над мясистыми губами. Особой приметой этого парня был его зеленый шрам на левой брови. Он придавал его внешнему виду суровость и мужественность. Своим видом он напоминал римских гладиаторов, которые голыми руками сражались с голодными тиграми. Хуршида раньше не видела этого тракториста в здешних местах, но сразу вспомнила его трактор, за которым она недавно наблюдала издалека на хлопковом поле. Пока Хуршида снимала с ветки тутового дерева свой небольшой мешочек, в котором были хлеб, сахар, заварка, алюминиевая ложка, и кружка с миской, тракторист уже стоял в очереди у полевого жестяного самовара, где труженики по очереди наливали себе кипяток. Взяв свою кружку, Хуршида насыпала в неё заварку и тоже встала в очередь. Увидев ее, парень повернулся вполуоборот и уступил ей место. Не ожидавшая такого джентльменства, Хуршида поблагодарила молодого тракториста и по-доброму улыбнулась. Спустя несколько минут парень начал разговаривать с ней:
— Девушка, давайте-ка я вам расскажу удивительную историю, чтобы быстрее шло время, пока мы стоим в очереди. Короче говоря, иду я вчера мимо этого дерева — красота!- от белоснежных цветов этой акации глаз невозможно оторвать. Не акация цветущая, а молодая невеста в белом подвенечном платье! Я невольно остановился, любуясь необычной красотой этого дерева, смотрю на него с восторгом, словно дехканин, приехавший из далекой деревни с мешком на плечах, который впервые увидел город. Тут раздались автоматные очереди. Думаю, ё-мое, какой — то террорист стреляет в меня из Калаша. Я быстро лег на землю, чтобы тот не изрешетил меня, выпустив всю обойму. Лежу, блин, лежу и гляжу, а там поет сорока. Ну и, думаю, дела… Стыдно стало даже самому перед собой. Встал, оглянулся вокруг, нашел свою потертую тюбетейку, стряхнул пыль, нахлобучил её на голову и пошел дальше. Хорошо, что, кроме меня, этого никто не видел.
Выслушав рассказ тракториста, все вокруг дружно рассмеялись. Хуршида тоже. Тут подошла их очередь. Но, как назло, кипяток перестал литься из краника самовара. Выяснилось, что причиной был тот факт, что в самоваре уровень кипятка понизился ниже уровня краника, вот он и перестал литься. Но тракторист нашёл выход из положения: он попросил Хуршиду нагнуть самовар и налить кипятку в кружку, которую он подставил.
— Хорошо — согласилась Хуршида и, когда молодой тракторист подставил свою кружку к кранику самовара, Хуршида осторожно нагнула самовар. Но тут случилась беда: Хуршида случайно уронила самовар, и он опрокинулся, ошпарив молодого тракториста кипятком. Тракторист, сделав гримасу на лице от сильного ожога, начал прыгать от боли, опираясь на одну ногу, втягивая воздух в легкие.
— Вс -а-аа-ах! Вс -аа-аа-аа-аа-ахх! Уууууухххх!- прыгал он от жгучей боли и крутился как собака, которая гонится за своим хвостом.
Хуршида заплакала от испуга и от жалости, не зная, что делать и как успокоить бедного тракториста. А труженики, которые уже приступили к приему пищи, дружно встали со своих мест, сочувствуя трактористу, который нечаянно ошпарился кипятком. А некоторые весело смеялись, особенно когда табельщик Абделькасум закричал, мол, тракторист, ты сними свои штаны и прыгай живо в арык!
— Ой, простите, ради бога, акаджон! Это я во всем виновата!.. Сильно обожглись?! Бедный!.. Не знаю я вашего имени… Как вас звать?.. — сказала Хуршида, плача и кружась вокруг парня в растерянности.
Молодой тракторист, держась за ошпаренное бедро, остановился на миг и с гримасой на лице сказал:
— Меня что ли? Вс -ааа-аа— ахххх… меня зовут Султан!
— Ой, Султан-ака, простите ради Бога! Я не хотела… — просила прощения Хуршида со слезами на глазах.
-Да, вы не волнуйтесь, девушка, ничего… Вс -а-аа-аа-аххх… Ааа-аа-аа-ахх….До свадьбы заживет — сказал тракторист Султан, слегка улыбаясь сквозь гримасы на лице, продолжая скакать на одной ноге.
Потом спросил, искажая лицо от невыносимой боли:
-А вас? Как вас звать?
— Меня? Ах да, мое имя Хуршида
— Очень приятно… Вс -аа-аа аа-ааах… Ыыыых!Красивое у Вас имя, как вы сами, честное слово. Вы, Хуршида, не обращайте внимание на меня. Лучше поешьте чего-нибудь. Время обеда всё же… — сказал Султан, продолжая опираться на одну ногу, чтобы смягчить боль.
— Нет, ничего не буду есть. Ну, как же я могу есть, когда вы мучаетесь из-за меня адской болью? — плакала Хуршида.
Тут Султан тракторист перестал прихрамывать и сказал.
— Ну, что вы, Хуршида, перестаньте сейчас же плакать! Ведь люди смотрят на нас. Все. Уже отпустила боль. Вы не волнуйтесь. У меня все в порядке. Клянусь гаечным ключом. Вы что, не верите моим словам?.. Ну, тогда мне ничего не остается, кроме как доказать Вам, что я здоров как бык. Вот сморите.
Такими словами, напевая мелодию, он начал танцевать, притопывая своими кирзовыми сапогами, как чечёточник с большим стажем.
Султан танцевал, кружась, как вихрь и напевая веселую музыку. Увидев это, все вокруг смеялись, словно зрители, которые смотрят смешные представления бродячего артиста. Хуршида тоже улыбалась сквозь слезы, радуясь тому, что Султана отпустила боль.

 

2 глава
Первая любовь

 

Хотя Хуршида своими собственными глазами увидела, как тракторист Султан, залезая на свой культиватор, уехал обратно в сторону поля, но она все равно не смогла простить себя за то, что ошпарила кипятком по неосторожности бедного, ни в чем не повинного парня, ударника-механизатора колхоза Тиллакудук. Бедная думала только о Султане, и ей было жалко этого безобидного, терпеливого и веселого парня. Другой человек на его месте, думала она, разгневался бы и, может быть, даже ударил бы её, или, в крайнем случае, обратился бы в суд, с требованием заплатить ей определенную сумму денег в качестве компенсации за нанесенный вред его здоровью. А он? Он, наоборот, успокаивал Хуршиду, пританцовывая перед тружениками колхоза, которые могли бы дать показание в суде в его пользу в качестве свидетелей. Он стонал и прыгал от боли, а я, дура, спросила, как его звать. Несмотря на жгучую боль, он ответил. Да и не забыл пошутить, сказав, что рана его заживет до свадьбы. А как он танцевал! Как этот американец, Майкл Джексон, ей Богу! Интересно, а зачем он вообще работает трактористом, когда у него есть талант артиста-юмориста? Ведь он мог бы открыть свой собственный театр юмора и сатиры и зарабатывать нешуточные деньги. Странно, почему он работает трактористом?
С такими мыслями Хуршида долго не могла уснуть, внимая звонкому пению сверчков и глядя в открытое окно, зашторенное занавеской из белого тюля, сквозь которую светила круглая луна и мерцали далекие звезды. Издалека доносился усталый лай ленивых собак и кваканье лягушек в старом пруду, где цвели белые и розовые кувшинки.
Хуршида решила пойти утром на поле, где будет культивировать хлопчатник тракторист Султан, попросить у него еще раз прощения, и узнать, не болит ли его нога, которая вчера получила ожог по ее вине. Между тем, у открытого окна не сильный ночной прохладный ветерок нежно трепетал и слегка задувал занавеску, сотканную из тюля, напоминающую парус. Хуршиду клонило ко сну. Она уснула как больная под наркозом во время операции. Ей снился тракторист Султан, который работал на своем тракторе бороздя бескрайнее и вечное небо, покрытое облаками.
— Здравствуйте, Султан-ака! -сказала Хуршида, глядя в небо.
Услышав ее голос, Султан взглянул на нее и улыбнулся, продолжая вести свой воздушный корабль-бульдозер по бескрайнему небу.
— А, это вы, Хуршидахан?! Ну, как дела у вас?! — сказал он.
— У меня все в порядке! А как у вас?! Нога не болит?! — спросила Хуршида.
— Не-а, не болит! Вчера вечером я помазал ошпаренную ногу зубной пастой «Блендомет», и к утру рана перестала болеть, — как рукой сняло! Честное слово механизатора! Если не верите, то я могу вам показать зажившую рану. Секундечку. Вот, сейчас сниму джинсы, и Вы сами убедитесь в этом воочию… — сказал Султан.
С этими словами он поднялся с сидения и прыгнул на капот бульдозера, двигающегося над клубками серых облаков. Тут трактор под его ногами лихо пошатнулся, и Султан чуть не плюхнулся на землю. У Хуршиды екнуло сердце. Она страшно испугалась.
— Нет, нет, Султан-ака, не надо снимать брюки! Я вам верю! Ой, будьте осторожны! -крикнула Хуршида.
— Да?! Ну, как хотите! Тогда давайте ко я станцую вам чечеточку! — сказал Султан и, не ожидая ответа, начал танцевать чичетку прямо на капоте своего воздушного агрегата.
Тап -тап та! Тап -тап та! Тапа типа тапа типа тап типа та! Тапатипа тапатипа -тапатипа -тапатипа тап тап та!тапатапатапатапатапатапатап! Типатапа типатапа типатапа типа тапа тип тап та! — чеканил Султан своими кирзовыми сапогами, у которых звенели чугунные подковы, ударяясь о жестяный капот трактора.
Тут он неожиданно потерял равновесие и упал с капота воздушного бульдолайнера. Но он успел ухватиться за фару бульдозера. А бульдозер все ехал по небу, ехал, бороздя облака своими плугами. Молодой тракторист висел и старался всеми силами удержаться, чтобы не полететь вниз. Внизу Хуршида от страха чуть с ума не сходила.
— Ой, Боже, спаси Султан-аку! Держитесь, Султан-ака! Не отпускайте фару бульдозера! Я сейчас позову людей на помощь, и мы что-нибудь придумаем! Потерпите! -кричала Хуршида, бегая туда-сюда, но не отводя глаз от трактора и от тракториста Султана, который висел в небе как великий Голивудский каскадёр, ухватившийся за шасси реактивного бомбардировщика в фильме про американо-вьетнамскую войну.
Тут случилось нечто непоправимое: фара воздушного трактора оторвалась со всеми проводками, и тракторист Султан полетел камнем вниз. Летел он по воздуху с диким криком как десантник, у которого заклинило парашют. Хуршида от страха закрыла лицо ладонями, и через несколько минут он с грохотом ударился о землю, подняв облако пыли. Надо было видеть, как горько плакала Хуршида, обнимая тело бедного тракториста Султана, который свалился с неба!
— Простите меня, Султанака! Ох, простите, ради Бога! Это я во всем виновата! Если бы я не спросила у Вас о вашем здоровье, вы бы не встали с сидения вашего воздушного аэробульдозера, который бороздит бескрайное небо нашей солнечной системы и не пригнули бы на капот, на котором Вы танцевали чечётку для того, чтобы убедить меня в том, что у вас ошпаренная нога больше не болит! — плакала она, роняя горькие слезы.
Тут, на удивление Хуршиды, тракторист Султан очнулся. Хуршида от удивления замерла, как мраморная статуя Афродиты.
— Ну, что вы опять ревете, словно маленькая девочка в детском садике, дорогая Хуршида? Перестаньте же плакать.Я жив и здоров, как бык. Если не верите, то я могу встать и станцевать чечётечку — сказал Султан.
И поднявшись, он снова начал танцевать, кружась, как вихрь.
— Ой, слава тебе, Господи, что спас Султан-аку! Слава Богу! — плакала Хуршида, роняя слезы радости.
Тут она проснулась, словно больная после успешной операции. Поняв, наконец, что все это случилось не наяву, она облегченно вздохнула и поблагодарила Бога. Она обрадовалась, подумав, мол, как хорошо, что другие не увидят сна, который приснился мне. Когда она встала и, зашторив занавески, посмотрела в открытое окно, то увидела утренний небосвод, похожий на борозду.
Сразу после завтрака Хуршида пошла на поле, чтобы поскорее встретить тракториста Султана и узнать о его здоровье. Но, к сожалению, она не обнаружила там трактора Султана. Она забеспокоилась, подумав, не случилось ли что то с ним? Может, его нога ночью опухла из-за того, что он вчера танцевал, чтобы успокоить меня? Бедный Султон- ака! Ну, что это я такая неосторожная и неуклюжая. Может, он всю ночь мучился и корчился от боли, и его родители вызвали скорую помощь в полночь. Потом доктора аккуратно положив его на носилки, увезли его машине скорой помощи в больницу? Может, он лежит и стонет до сих пор от боли, и у него уже началась гангрена? Кто знает, доктора могут ампутировать ему ногу, чтобы гангрена не поразила вес его организм. Какой ужас! Такой молодой парень в расцвете сил из-за меня стал инвалидом на всю жизнь? Неужели теперь Султан-ака будет передвигаться с помощью костылей и ходить на четырёх ногах? Может, ему выделят из райсобеса бесплатную инвалидную коляску с колесами велосипеда, и он будет на ней ездить, крутя колёса вручную, иногда сваливаясь на бок или в канаву? А, может, он уже скончался на операционном столе, и хирург, устало снимая свою маску, сообщил его близким страшную весть о том, что они сделали все, что от них зависит, но, увы, не смогли спасти ему жизнь, так как не смогли остановить гангрену. Может, близкие Султан-аки, плача над его телом, увезли его домой и похоронили? Кто знает, может быть, сейчас его мама, рыдая во весь голос, проклинает Хуршиду за то, что она ошпарила кипятком ее сына, который скончался на операционном столе хирургической отделении, мучаясь в адской боли? Нет, нет, только не это. Дай Бог, чтобы у Султан-аки все было в порядке — молилась она.
Хотя Хуршида мысленно металась в предположениях, она одновременно надеялась, что Султан с восходом солнца появится на хлопковом поле на своём тракторе.
Наконец, долгожданное солнце взошло, и она увидела вдалеке, на хлопковом поле, знакомый трактор Султана, радостно заулыбалась. У нее на ресницах снова задрожали и заблестели слезы радости, словно роса на утренней розе. Оставив свой кетмень, Хуршида побежала по тропинке, с двух сторон заросшей зеленой густой травой, в сторону хлопкового поля, где работал на своем тракторе Султан. Она бежала, как девушка на перроне, которая бежит изо всех сил на встречу с самым дорогим человеком на свете. А трактор Султана в это время беззаботно скользил над хлопковым полем, поднимая пыль и ведя за собой стаю ласточек.
Когда Хуршида пришла поближе к трактору, то от увиденного она замерла на месте, как восковая фигура девушки в музее мадам Тюссо в и туманном Лондоне. Потому что в кабине трактора сидел не Султан, а пожилой человек. Хуршида хотела спросить у него о Султане, но остерегаясь своего злого отца, она не осмелилась спросить об этом, подумав, что вдруг этот человек кому-нибудь проболтает об их разговоре, и это дойдет до ушей ее отца, и тогда ей конец.
С этими мыслями Хуршида вернулась назад и стала работать. Работая, она думала только о тракториста Султана. Ей очень хотелось увидеться с ним. Она чувствовала в душе огромную потребность, неудовлетворенность и духовную ненасытность. Ей начало казаться, что без Султана ее жизнь превращается в бескрайнюю пустыню. Она почувствовала в душе тоску по Султану. Ей захотелось плакать, причем громко и горько. Она присела и упираясь лбом в колени, начала безмолвно плакать, тряся плечами. Слезы, которые катились у неё с глаз, капали как крупные капли дождя перед грозой. Хуршида перестала плакать только тогда, когда пришла ее мама Рахила, чтобы помочь своей дочери выравнивать грунт. Услышав треск хвороста, где шагала ее мать, она подняла голову и спешно вытерла слезы с глаз о подол платья.
— Что с тобой, дочка? Почему у тебя заплаканные глаза. Заболела что ли? Ой, какая ты непослушная у меня! Сколько раз я тебя говорила, что пустой мешок не может стоять. Человек тоже, как мешок, и ему тоже нужно хорошенько подкрепится, особенно утром. А ты? Ты, очень мало ешь. Иногда, даже не позавтракав, бежишь на работу. И вот результат, теперь, наверно, у тебя голова болит или желудок. Гляди, как ты похудела за последнее время. Словно модель, которая сидит на диете. Так нельзя. Ну, ладно, ты иди домой и отдохни денек, моя красавица. А я поработаю тут — сказала Рахила, обнимая свою дочь и поглаживая ей голову.
— Нет, мам, я не хочу идти домой. А головная боль пройдет. У меня все в порядке, не волнуйся — сказала Хуршида. После этого они начали работать вдвоем, стуча кетменями, выравнивая грунт на поле.

 

3 глава
Тайна

 

Хуршида со своей мамой работала на весеннем поле молча, выравнивая грунт для посева хлопка. Когда жара стала невыносимой, они отошли на край поляны, чтобы спасться от жары под тенью тутовых деревьев, где протекал арык, перекраивая свое русло. Немного передохнув, они снова приступили к работе. И так до обеда. Когда повариха Тубо, стоя на пригорке стала зазывать людей на обед, они приостановив работу, пошли в сторону полевого стана. Идя по тропе, Хуршида глядела с тоской на знойные хлопковые поля, где вчера работал тракторист Султан. Ей даже не хотелось идти в полевой стан и есть что-либо. Но, подойдя ближе к полевому стану, она увидела Султана и на миг замерла как вкопанная, не поверив собственным глазам. Её сердце стало биться учащенно, от радостного волнения. Сама того не замечая, она побежала по тропе, опередив свою маму, спотыкаясь и падая. Да, действительно, тракторист Султан стоял в очереди за кипятком, как вчера, держа в руках свою кружку.
— Что с тобой, доченка? Не спеши! Бедненкая моя, видимо, ты сильно проголодалась. Я же говорила тебе утром, чтобы ты позавтракала как следует. А ты меня не послушала. Пусть это будет тебя уроком — сказала Рахила.
— Да, мамочка, ты права — сказала Хуршида, не отводя глаза от Султана, который стал для нее самым дорогим человеком в мире. Прибежав на полевой стан, она снова почувствовала приятный запах цветущей белой акации. Первым делом Хуршида взяла кружку и поспешила в сторону жестяного полевого самовара, где Султан стоял в очереди. Когда она подошла поближе к Султану, он сразу ее заметил и, повернувшись лицом к ней, приветливо улыбнулся:
— О, кого я вижу, Боже, кого-о-о я вижу! Здравствуйте, мадмуазель Хуршидаханум, как у Вас дела? Не уголовные, разумеется — сказал он весело.
— Спасибо, Султан-ака, у меня все хорошо. А как у Вас? Нога не болит? — спросила тихо Хуршида, глядя на Султана снизу вверх, и густо покраснев.
— У меня все великолепно, как говорится, слава всемогущему Богу. После вчерашнего инцидента, нога моя стала еще здоровее. Если не верите моим словам, то я могу станцевать чечётку — сказал Султан, приготовившись пуститься в пляс.
— Нет, не надо, я верю Вам — быстро сказала Хуршида.
— Почему нет? Что, разве я плохо танцую?
— Да не-еет, что вы… Наоборот, классно танцуете. Вот поэтому я и остерегаюсь, чтобы Вас не сглазить — объяснила Хуршида улыбаясь.
— Да? Ну, тогда я не буду танцевать — повиновался Султан.
— Я еще раз прошу у вас прощения, Султан-ака, за то, что я ошпарила вас вчера. Я целый ночь не спала, беспокоилась за вас и, утром, чтобы поскорее узнать о вашем здоровье, прибежала на хлопковое поле, а там, гляжу, вас нет. Там работает другой тракторист, пожилой человек. Я испугалась, думала, что Вы поседели и состарились с горя и от боли на ногах после того, как я ошпарила Вас кипятком. И я страшно испугалась, что вы, обидевшись на меня на всю жизнь, больше не вернетесь сюда. Слава Богу, все обошлось — сказала Хуршида, облегченно вздыхая.
— Да, мы поменялись полями. Я теперь работаю на другом поле. Вон за той тополиной рощей. — сказал Султан.
— А мы с мамой моей работаем вон на той карте, куда трактор не может проехать. Мы там выравниваем грунт вручную — объяснила Хуршида.
— Семейный подряд, значит. Понятно — сказал Султан. И оживленно добавил:
— Вот и наш черед, кажется, подошел. Дайте мне Вашу кружечку. Я подставлю её к самовару, и Вы осторожно будете … — сказал Султан.
Хуршида засмеялась.
— Нет, только не это. Не надо. А то Ваши услуга очень дорого обойдётся нам обоим, особенно Вам — сказала она, спрятав свою кружку за спиной как маленькая девочка и улыбаясь.
— Ах, да, конечно. А мне кажется, что нет надобности наклонять самовар, краник починили, по-моему, — сказал Султан. С этими словами они налили себе кипятку и разошлись. После обеда Хуршида повеселела и работала от души, напевая песни про любовь. Видя позитивные изменения в настроении своей дочери, Рахила радовалась.
— Вот видишь, поела как следует и снова пришла в себя — сказала она.
— Да, ты права, мамочка — улыбнулась Хуршида и с мыслями о веселом трактористе, продолжила работать. Но не прошло и часа, как ее начала мучить тоска по Султану. Ей очень хотелось пойти на поле за тополиной рощей, где работал Султан, увидеться еще раз, беседовать с ним. Потом подумала, а что если скажу всю правду маме? После долгих размышлений она всё же решила рассказать ей обо всем.
— Мама, можно, задам тебе вопрос? — спросила она.
— Да, доченька, конечно. А что за вопрос?.
— Дело в том, что… Но я не знаю даже, как объяснить. А вдруг ты не поймёшь меня и обидишься.
— Нет, что ты, доченька, задавай свой вопрос и не стесняйся.
— Скажи мне честно, мамочка, ты в юности любила? Ну, в смысле, влюблялась в кого-нибудь? Если да, то расскажи о своей любви, пожалуйста. Это мне очень интресно. Не бойся, я никому не расскажу об этом, клянусь. Ты для меня не только мама родная, но и близкая и верная подруга.
Услышав такое от своей дочери, Рахила громко и звонко засмеялась. Потом заговорила:
— Ну, ты, дурочка моя. Вопрос твой, конечно, глупый, но я думаю, на него как-то можно ответить. Не знаю даже… как же тебе объяснить. Конечно, любой человек, у которого есть душа, он или она в юности влюбляется в кого то… Это… Постой, постой, а ты почему стала задавать мне такие вопросы, — а? Ты что, влюбилась что ли?! А ну-ка, быстро выкладывай, чтобы я тоже знала, в кого ты влюбилась. Я для тебя не кто-нибудь, а мама родная, самый близкий тебе человек. Я должна знать… Ах, боже мой, неужели свершилось то, что я опасалась все время! Ты, это, доченька, не играй с огнем. Если ты опозоришь нашу семью своими действиями, считай, что нам с тобой конец. Отец твой, проклянет тебя. А быть проклятой отцом — это конец для тебя не только в этом мире, но и на том свете тоже! Бог отвернется от человека, которого отец проклял! Такой человек на том свете вечно будет гореть в огненном аду! С проклятым человеком люди тоже перестанут общаться. Если твой отец проклянёт тебя, то нет смысла жить и мне на этом свете, радость моя. Потому что ты у меня единственная.Так что, расскажи обо всем, подробно и по порядку — сказала она.
— Ну, ма-аа-ам, — смутилась Хуршида, не желая рассказывать о своей сокровенной тайне.
— Никакого ну. Расскажешь мне обо всем, и немедленно! Я жду. Кто он? Ну… — настаивала мама Хуршиды.
-Я не могу рассказывать о нем, то есть мне неудобно как то и стыдно перед тобой. Но ты не волнуйся, мама, я только вчера познакомилась с ним, и он даже пальцем не прикасался ко мне. То есть ничего такого не произошло между нами. Поверь, честное слово — сама того не замечая раскрыла тайну Хуршида.
— А кто он? — спросила снова Рахила, словно следователь на допросе.
— Ну ма-ам, может, не надо, а?…Ну, хорошо, хорошо… А ты отцу не проговоришься об этом? — сказала Хуршида.
— Ну, доченька, как же я могу рассказать такое твоему отцу, если он, услышав об этом, устроет скандал? — сказала Рахила.
— Ну, хорошо, мамочка, я скажу. Потому что для меня ты самый близкий человек на свете — пообещала Хуршида.
И начала рассказывать:
— Его имя Султан. Он очень хороший, красивый и веселый парень. Работает трактористом вон за той тополиной рощей. Выдела бы ты как он танцует! Прямь как Майкл Джексон. А ещё он — юморист. Рассказывает такие смешные истории, что, послушав его, можно умереть со смеху.
— Да? — сказала Рахила и от бессилия присела, обхватив грудную клетку, в котором учащённо билось её сердце.
Хуршида испугалась и растерянно начала помогать своей маме.
— Мама, что с тобой? Не пугай меня, родная! Ну, пожалуйста… Ой, зачем я вообще рассказала все это. Помолчала бы лучше, держа всё при себе. Я просто хотела выполнить твою просьбу. Совесть не позволяла скрывать тайну от тебя, мама, дорогая моя! — плакала Хуршида.
Рахила тоже заплакала, крепко обнимая дочь.
— Я понимаю тебя, доченька. Я просто остерегаюсь, чтобы не случилось нечто не поправимое между вами, понимаешь? Вот что беспокоит меня. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Ну, хорошо, что ты любишь его. А он? Он любит тебя? Ты уверена в том, что твой тракторист не обманет тебя и, в конце концов, бросив тебя, не уедет? Тем более, что он тракторист, то есть малограмотный. Понимает ли он вообще, что такое любовь? Может, он употребляет спиртное, как твой отец? Достаточно одного алкаша в нашей семье, и я не хочу усугублять горе. Может, он курит анашу и даже колется, сидит на игле? Ты сначала должна проверить, не играет ли он в азартные игры? Кто его родители, и где он живет? А еще я боюсь, согласится ли твой отец, отдать тебя замуж за него, за тракториста? — плакала Рахила.
— Мама, поверь мне, я буду крайне осторожной в отношениях с этим парнем. Я хорошо знаю, что если я переступлю границы дозволенного, то отец мой никогда меня не простит и тебя не оставит в покое. Этого я знаю.Но, знаешь, мама, я этого тракториста… Ну… это самое… Короче говоря, я не могу без него. Я влюбилась…Помоги мне, мама — заревела Хуршида, обнимая мать, и они долго плакали вдвоем.

 

4 глава
Посев

 

Сидя в тени старой ивы, Хуршида пристально следила за движением трактора Султана, работающего на знойном хлопковом поле за тополиной рощей. Ей захотелось пошутить, и достав зеркальце, она направила его в сторону трактора Султана. Отражённые лучи солнца, зайчики, начало резать Султану глаза. Он остановил свой трактор и спрыгнул вниз. Стряхнув пыль с одежды тюбетейкой, он направился в сторону тенистых ив, где сидела и озорничала Хуршида. Он шел по тропинке, по дороге составляя букетик из полевых цветов. За ним летели белые бабочки, почти касаясь его…
— О, бонжуг, госпожа герцогиня Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа! — сказал Султан, используя вес арсенал французских слов, которые он выучил в школе.Потом продолжал:
— Чего вы сидите тут, в тени как последняя лентяйка, когда люди трудятся, героически преодолевая все трудности и капризы природы во имя процветании экономики нашей необятной страны?! Более того, Вы мешаете работать гвардейцам полей, передовым механизаторам, ослепляя им глаза издалека, используя при этом тайное оружие диверсантов, сверхмощные лазерные зеркала! — продолжал он, весело улыбаясь.
— Хватить трудится товарищ каммунуст, мосье Султан де ла Круа же мопьель Аламизон Женегал тге бьен мегси боку муа! Пора отойти к тенистым деревьям! — сказала Хуршида, тоже весело смеясь. После этого диалога они поздоровались и сели рядом.
— Какое жарище, Господи! — сказал Султан, махая своей тюбетейкой, как веером.
-Да, не говорите, мосье Султан де ла Круа же мопьель Аламизон Женегал тге бьен мегси боку муа. Если весной так будет печь, что будет летом? Какое-то природная аномалия продвигается нынче в наши края — согласилась Хуршида.
Где-то там, за маслиной рощей, ритмично и жалобно стонал, задыхаясь от жары дикий голубь гуррак. Двое влюбленные сидели безмолвно, прислушиваясь к печальным стонам одинокой птицы. Первой нарушила тишину Хуршида.
— Вчера ночью сплю, и вдруг мне приснились вы — сказала она.
— Да? Интересно, а что я там делал, в вашем сне? — спросил Султан.
— Ничего, просто водили свой одинокий бульдозер ночью на осенних полях в густом тумане.
— Какие кашмары снятся вам -сказал Султан.
— А вам только комедии, что ли, снятся с участием Луи де Фюнеса? — сказала Хуршида.
— Да нет, почему? Мне снятся и драмы, и сериалы, и документальные фильмы тоже.
Хуршида смеялась, слушая слова Султана.
— Вы, прям, как барон Мюнхгаузен — сказала она.
-О, был бы я Бароном Мюнхгаузеном!Такой великий мудрец!Этот литературный герой порой кажется мне исторической личностью. Если Вы намекаете на лживость Фона Барона Мюнхгаузена, то я думаю, что Вы сильно ошибаетесь, мадмуазель. Дело в том, что Барон Мюнхгаузен — самый правдивый человек в мире. Да, да и не удивляйтесь.Вот, например, он рассказывает о том, как он спас себя и своего коня, вытащив из болота, схватив себя за волосы, да?Но Вы знаете, он прав. То есть человек сам должен спасти себя, потянув себя к верху за свои волосы, вытаскивая из трясины грехов. Иначе ему, после своей кончины, придется гореть в огненном аду. Человек спасает себя, очищаясь от болотной жижи грехов. Когда Барон Мюнхгаузен говорит, что он летал сидя верхом на пушечном ядре, то имел в виду планету, похожую на пушечное ядро, а под летящим человеком он подразумевал человечество, которое летит пушечном мясом на гигантском ядре под названием «Земля». Действительно, ядро Земли летит по своей траектории, а люди миллионами умирают в горячих точках мира. А мы над бароном Мюнхгаузеном смеёмся, в то время как нужно горько плакать — сказал Султан.
— Дааа, сразу видно, что вы чек начитанный, мудрый как член корреспондент академии наук- улыбалась Хуршида, потом поинтересовалась:
— У Вас, между прочим, королевское имя — Султан! А Султаны правят государством. А вы почему то работаете трактористом, ездите на старом своем агрегате, поднимая пыль за собой — сказала Хуршида улыбаясь.
— А какая разница между трактористом и султаном, то есть президентом страны? Ведь государство — это тоже трактор, правильно? Вот, например, если я неправильно буду водить свой трактор, то он запросто может сойти с колеи и свалиться в глубокий овраг. Так же, если президент страны неправильно управляет государством, угнетая свой народ, запретив свободу слова и свободную прессу, незаконно продлевая свои полномочия с помощью фиктивных референдумов, выдворяя, скажем, своих оппонентов из страны и фабрикуя против них ложные обвинения, то такое государство тоже рухнет вместе со своим водителем-диктатором в глубокий политический овраг, точно так же, как неправильно управляемый бульдозер. Я, например довольствуюсь куском хлеба.Хожу, где хочу и в любое время я могу уходить туда, куда мне вздумается. Брожу без охраны по тропинке на широких полях, где гуляют ветры. Я останавливаюсь посреди утреннего ржаного поля, где над рожью беззаботно поют жаворонки, весело порхая в воздухе. Могу ночевать на полях, лежа на стоге сена, когда над стогом светит яркий месяц и алмазом горят звезды в глухой тишине. Как хорошо лежать над стогом ночью и слушать журчание воды на лугах, при луне, где колышется море ромашек. Так же я имею возможность и достаточное количество времени, чтобы наблюдать за солнцем на алом горизонте и за медленно поднимающейся луной, внимать пению сверчков и хоровому кваканью далеких лягушек, похожему на шепот. Спать на раскладушке у полевого стана под огромными ивами и тополями, ночью, когда дуют приятные прохладные ветерки, неся запах цветущих маслин.Просыпаюсь утром от громкой дружной разноголосицы птиц, умыватся прозрачной росой, спокойно завтракать, не думая о возможности отравления.Потом сново в путь.Остановливаюсь на миг, только чтобы прислушыватся к печальному зову удода, который доносится из за полей. Живу легко, сбрасывая с плеч все ненужные грузы. Живу в гармонии с природой.
А президенты? Они ни на шаг не могут выйти из своих резиденций без усиленной охраны и передвигаться свободно, как простой человек по городу.Живут с непреодолимым страхом в сердце. Они почти не спят ночью, опасаясь, не поднимет ли бунт разгневанный народ, словно тайфун на побережье океана и с содроганием думают, а не повесит ли их, народ, который не доволен ихней политикой. Сердца их заливается кровью, когда начинают думать о своих чиновниках-подхалимах в своем окружение, которые легко отвернутся от них, когда они лишаются трона султаната, и именно они первым будут поливать их грязью, восхваляя нового султана! Они будут вилять своими задницами перед новым правителем, подобострастно глядя ему в глаза, вскидывая брови и улыбаясь губами, похожими на бутон розы.
Такими мыслями они не могут уснуть до утра. Даже снотворные лекарства им не помогут.
Быть правителем — это все равно, что гореть в аду при жизни.
Так что лучше быть Султаном-трактористом, чем Султанам-правителем — пояснил Султан, задумчиво глядя на бабочку, которая одиноко летала над тропой, заросшей с двух сторон высокой травой.
— Боже, какое хрупкое и нежное крылатое насекомое! Тихо бродит по полю, не шумит, словно живое изображение блаженной тишины. Даже ловить их жалко. Говорят, что они живут всего лишь один день и сильно не горюют из-за этого. Наоборот, рады и довольны. Свою ничтожно короткую жизнь они проводят в радости и спокойствии, летая в безлюдных местах, где нет шума. Летают, как в раю. Потом, не жалуясь ни на что, тихо умирают. Мы даже не замечаем, когда и каким образом они прощаются жизнью. А люди? Они живут относительно долго, но свою долгую жизнь они впитывают в яд ненависти и зависти, ради выгоды убивая своего родного брата, издеваясь над слабыми и малоимущими, угнетая народ и насильно захватывая чужой бизнес, отравляя жизнь другим. Люди воюют между собой, истребляют, убивают детей, уничтожают целые народы сравнивая с землей красивые города, где под обломками погибают ни в чем не повинные люди, сгорают заживо в погребах целыми семьями, на улицах валяются части человеческих тел, туловища без голов, погибшие маленькие дети с оторванными ногами, сходят с ума матери, глядя на разорванные снарядами тела своих маленьких детей…
— Да — согласилась Хуршида, тоже не отрывая взгляда от порхающей белой бабочки, которая летала как хрупкий и нежный лепесток цветка белой акации.

 

5 глава
Танец влюбленных

 

На следующий день ранним утром Султан с Хуршидой спешили в полевой стан, чтобы вместе встретить зарю, как они договорились вчера. Оказывается, даже девушки становятся храбрыми, когда влюбляются. Любовь придает человеку силу и храбрость. Хуршида торопливо шла по безлюдной утренней проселочной дороге в сторону поля, где вдалеке белели стены полевого стана утопающего в зелени. В тишине она слышала громкие голоса только что проснувшихся утренних птиц, звуки своих собственных шагов, и шуршание подола своего платья. Она обрадовалась, увидев издалека своего возлюбленного парня Султана, который пришел раньше него на место встречи и ждал ее. От волнения сердце Хуршиды стало биться быстрее обычного. Когда она пришла в полевой стан, Султан стоял под белой акацией, словно Дед-мороз под елкой, покрытой белым снегом. Стоял и улыбался, пряча руки за спиной. Самое смешное было то, что он был в черном фраке, в шляпе «Цилиндр» и в белых перчатках. Он стоял, опираясь на посох, словно Пушкин перед дуэлью с Дантесом.
— Ах, кого я вижу! Кого я вижу! Великая княгиня госпожа герцогиня Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа! — громко и торжественно произнес он.
Когда он начал кланяться, сняв цилиндр с головы, и как бы черпая им воздух, то выставляя ногу вперед, то отступая назад с покорно согнутой головой, Хуршида увидела у него в руках пышный букет цветов, предназначенный ей. Она звонко и громко засмеялась, увидев приготовленный веселым трактористом Султаном цирковой номер, чтобы с утра приподнять ей настроение.
— О, бонжуг, мосье Султан де ла Круа же мопьель Аламизон Женегал тге бьен мегси боку муа! — поприветствовала Хуршида тоже низко кланяясь.Наконец, Султан перестав кланяться по-старинному, присел и, встав на колено протянул букет цветов девушке.
Хуршида взяла букет и невольно стал нюхать цветы, закрывая глаза от наслаждения.
— Ой, какой райский аромат! Какой дивный ностальгический запах! Нежный французский парфюм! Спасибо, мосье Султан де ла Круа же мопьель Аламизон Женегал тге бьен мегси боку муа, за прекрасные розы! — радостно сказала она.
— Да не за что, госпожа герцогиня Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа, нюхайте на здоровье, как говорится, ме фелиситасьён энд, как там… ву зале бьен — сказал Султан, надевая обратно на голову свою шляпу «Цилиндр».
— Где Вы купили эти дивные цветы, мосье Султан де ла Круа же мопьель Аламизон Женегал тге бьен мегси боку муа? За дорого, наверно? За доллары или за узбекский сом? Не стоило тратить такие сумасшедшие деньги на такую дорогую покупку. Меня устраивали бы и дикие луговые цветы — сказала Хуршида, нюхая букет красных роз.
— Да я не истратил ни копейки, ни цента, ни шиллинги, ни стерлинга. Чо я, дурак, что ли, чтобы тратить баснословные деньги на покупку каких то цветов? Короче говоря, иду я как-то раз на рассвете сюда, шурша фалдами своего старинного фрака, который взял на прокат у отца моего друга тракториста, работающего и живущего со своей огромной многодетной семьей и с толстой тещей в театре сатиры и драмы имени Хаджыбая Таджыбаева, спешу на встречу с Вами, бегу через кладбище, чтобы выиграть время. Смотрю, на могильной плите, из-под которой торчал край белого савана, лежит вот этот букетик цветов. Дай, думаю, обрадую за одно великую княгиню госпожу герцогиню Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа и, подобрав его побежал сюда… — сказал Султан тракторист.
— О, Боже, что вы несете, Султан-ака? Какой ужас, ах, какой кошмар! Ах, ты негодяй, мосье Султан де ла Круа же мопьель Аламизон Женегал тге бьен мегси боку муа! Получай! На! На! Обманщик! Да, я сейчас тебя!..
С этим словами Хуршида начала шлепать Султана букетом цветов, как русские шлепают друг друга березовым веником, смоченным кипятком в парилках бани зимой, когда за низким окном воет метель, трепля ветви белоствольных берез.
— О, госпожа герцогиня Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа, что Вы делаете?! Перестаньте сейчас же бить кладбищенским веником бедного механизатора нашего колхоза имени Тиллакудук! Вы посмотрите, госпожа герцогиня Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа, какой красивый букет Вы испортили! Хорошо что букет не настоящий! А то от таких ударов острые шипы настоящих роз порвали бы в клочья, старинный фрак серебряного века, который я взял на прокат у отца своего друга тракториста, у которого отец работает и живет вместе со своей большой многодетной семьей и с толстой тещей в театре сатиры и драмы имени Хаджыбая Таджыбаева. Я же пошутил! А что, пошутить, что ли, нельзя?! Какая диктатура! — защищался руками Султан.
Услышав эти слова Хуршида перестала бить Султана с помощью букета, который теперь напоминал старую метлу, с помощью которой женщины бьют по голове своих пьяных мужей, воротящихся домой на четвереньках. Глядя на растрепанный букет, она смеялась, тряся плечами. Султан тоже смеялся. Они долго смеялись Потом хохотали во вес голос не стесняясь никого, да и там, в принципе, кроме них не было ни души .Потом они сели рядом за самодельный общий полевой стол, установленный под цветущей белой акацией. Цветы акации, словно янтарные грозди, висели над их головами. Тут Хуршида протянула руку к белой грозди акации, покрытой утренней росой, и когда она прикоснулась пальчиком своей нежной руки, лепестки цветов белой акации осыпались на стол, словно маленькие кусочки разбитой белой фарфоровой посуды.
— Ой, что я наделала! Ах, бедные лепестки, простите меня! Ах, как мне вас жалко! -сказала Хуршида, глядя на опавшие лепестки цветов белой акации и грустно вздыхая.
— Да-а-а, ну что поделаешь? В этом мире всему есть конец. Вот акация тоже теряет свои цветы, роняя их как слезы. Это весна прощается с нами, госпожа герцогиня Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа — сказал Султан печально вздыхая. Между тем вдалеке на бледном небосводе охрой желтели перистые облака.
— Давайте, госпожа герцогиня Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа, погрузимся в молчание, помолчим как сама природа, как это утро, как эти поля, как безлюдные утренние дороги, как тропинки заросшая с двух сторон весенними полевыми цветами и красными маками, помолчим как овраги, где растут юлгуны и шелковистая трава покрытая росой — предложил Султан, глядя на далекие горизонты, на поля, на желтеющие небосводы.
— Да, мосье, не плохо бы нам превратится хоть на какое то время в тишину и растворится в ней, как силуэт уходящего запоздалого путника в густом осеннем тумане -согласилась Хуршида.
Они молча смотрели на поле, сидя за деревянным самодельным полевым столом, установленном под белой акацией. Облака, медленно приобретая золотистые, а потом розовые очертания, изрешетились острыми утренними лучами восходящего солнца. Над полем снова запели веселые жаворонки, радостно порхая в воздухе, как миниатюрные тропические птицы колибри. От восторга забыв о своём обещании, первым заговорила Хуршида:
— Султан-ака, посмотрите на далекие горы, на снежные вершины, на просторы, на урюковую рощу, на виноградные сады, на тутовые плантации! Широкие поля похожи на душу хорошего человека, не так ли?! Они как будто просыпаются, зевая под утренним солнцем!
— Да — сказал Султан, печально глядя в утреннюю даль.
В это время на тополях хором начали шуметь птицы и их голоса раскатами ударялись в тишину, и стены полевого стана вторили эхом. Недовольно глядя на тополя, где шумели утренние птицы, Султан, крикнул:
— Эй, птицы! Чего вы шумите как бабы базарные? Такую тишину нарушаете! Эх вы, невоспитанные, бескультурные деревни! Разве так громко разговаривают между собой?! Пусть один из вас говорит, а другие внимательно слушают его. Не обижайтесь на меня, но вы прям как наши депутаты в парламенте, шумите, деретесь между собой, умеете только трепать языком, ля-ля-ля! — рассердился он.
Потом взяв Хуршиду за руку, гладкую как слоновый кость, и, нежно поцеловав, сказал: -Вы не обращайте внимание на них, госпожа герцогиня Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа. Эти глупые птицы не понимают, что нехорошо шуметь, нарушая утреннюю тишину. Они не понимают, что человек может стать инвалидом на этом мирном поле, даже если не ведутся там никакие боевые действия. А ведь такой случается! Вот я, например, молодой механизатор, буквально несколько дней назад, сражаясь на этом поле за свое существование, ошпарился кипятком и чуть не погиб героически, правильно? Но, слава Богу, я чудом уцелел и все обошлось. Сейчась моя нога вовсе не болит. Если верите мне, то я могу доказать это на практике. Станцую «Лезгинку» — сказал он и поднявшись с места, вышел на площадку и, напевая мелодию, начал исполнять известный темпераментный танец.
— Тантала титан, тин тала титан! Тантала титан, тин тала титан! Тантала титан, тин тала титан! Тантала титан, тин тала титан!
Увидев это, Хуршида захохотала. Потом она присоединилась к Султану, и они вдвоем стали танцевать, пока не устали.

 

6 глава
Надпись на песке

 

Южное солнце так сильно пекло, что Султан начал опасаться, что вот-вот у него мозг расплавится и вытечет из его черепа через глаза. Невозможно стало дышать в душной кабине трактора из-за усилившейся духоты от раскаленного до предела мотора. В радиаторе кипела вода, как кипяток в самоваре в тенистой чайхане, вокруг которой на деревьях развешаны торкаваки, то есть клетки из узколоба, в которых поют перепелки.
Султан остановил свой культиватор и спрыгнув с него, направился к тенистым деревьям, попутно снимая с себя рубаху и размахивая ею как веером, чтобы хоть каким то образом охладится.
— Ну, и жарище! — прошептал он сам себе, приседая в тени маслин и карагачей, глядя на поля, где царил зной.
Труженики давно покинули поле и сидели под ивами и тополями на берегу арыка. Там на берегу, где растут огромные ивы, закуковала кукушка. Султан встал с места и пошел по тропе, которая извивалась вдоль арыка утопающего в зелени тутовников, маслин и карагачей, в сторону поля, на котором недавно работала Хуршида. Но почему-то на поле ее не было видно. Видимо, она тоже сидела где-то в тени деревьев, спасаясь от невозможной жары. По пути Султан нарвал полевых цветов и сплел из них красивый венок, для своей возлюбленной, чтобы не прийти к ней с пустыми руками. Он нашел на краю поля, в юлгуновых зарослях, где росла старая одинокая ива. Увидев Султана Хуршида обрадовалась. Они поздоровались, не обнимаясь, не целуясь и даже не пожав друг другу руки, осторожно оглядываясь вокруг, словно опасаясь людей, которые могли тайно наблюдать за ними из-за кустов. С ловкостью рук фокусника Султан надел на голову Хуршиды венок, который сплел из полевых цветов.
— Вот Ваша корона, Госпожа герцогиня Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа — сказал он.
— Ой, спасибо Вам, мосье Султан де ла Круа же мопьель Аламизон Женегал тге бьен мегси боку муа! — поблагодарила его Хуршида. Они сидели, разговаривая между собой, шутя и весело смеясь.
— Какая жарище! — сказала Хуршида.
— Да, не говорите, госпожа герцогиня Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа. Боюсь что солнце расплавится как раскаленный металлический шар в плавильном цеху Алмалыкского горнометаллургического завода и зальется лавой в формы наших глаз — согласился Султан.
— Вы правы,мосье Султан де ла Круа же мопьель Аламизон Женегал тге бьен мегси боку муа! В такой жаре птицы, и те укрываются среди листьев и сидят тихо на ветках тенистых деревьев, молча, с открытыми клювами, показывая свои языки, похожие на отравленные острые стрелы древних воинов Чингизхана. Когда-то бабушка моя покойная рассказывала, что раньше эти места были голодной степью, покрытой горячими песчаными барханами, где жара достигала сорока пяти градусов. На дюнах, где росли саксаулы, проворно бегали вараны и агамы с поднятыми хвостами, высовывая свои языки. Они бежали не просто так, для забавы, а для того, чтобы не обжечь свое брюхо и ноги вместе с хвостом, которые им очень нужны. А птицы боялись пролетать над этими пустынями опасаясь, что крылья у них расплавятся и отвалятся — пояснила Хуршида.
— Да, госпожа герцогиня Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа, Вы правы — подтвердил слова Хуршиды Султан, глядя вдаль потупив взгляд. Потом, сосредоточившись, сказал:
— Я вижу, Вы много знаете, у Вас энциклопедические знания. Слушая Ваши слова, я представляю себе мысленно пейзаж пустыни, на песчаных просторах которой ветры катают засохшие шарообразные растения под названием «перекати-поле». Вы не поверите, но я, побывав однажды в пустыне, просто влюбился в песчаный мир. Катящиеся, гонимые ветром, тысячи засохших шаров этого уникального растения оставляет у человека незабываемое впечатление. Может, мы с Вами когда-нибудь поедем в пустыню, чтобы понаблюдать за сорванными ветрами катящимся шарами засохшего растения, которое называется «перекати-поле». Но сейчас я думаю о другом. Ну, как Вы думаете, о чем я думаю? Не знаете? А я знаю — сказал Султан как бы хвастаясь.
— О чем Вы думаете? — поинтересовалась Хуршида.
-Не скажу. Попытайтесь угадать — сказал Султан.
И продолжал:
— Но я могу Вам помочь, выразив свои сокровенные мысли в письменном виде -сказал Султан.
— А как? — ещё больше удивилась Хуршида.
— Вот так, просто — сказал Султан и взяв палку начал писать на песке буквы. Когда он закончил писать, Хуршида улыбнулась и покраснела до ушей от смушения, так как Султан написал на песке слова «Хуршида, я Вас люблю!».
Тут вдруг Хуршида тоже взяла палку у Султана и написала в ответ.»Я Вас тоже!».
— Да?! Какое счастье! — написал Султан быстро, с волнением, беря у Хуршиды палку.
Хуршида покраснела с улыбкой на устах, кивая головой в знак подтверждения написанных ею слов, и торопливо стирая ногами надпись на песке.
Между тем, в небе начали собираться черные тучи, бросая на поля тени, и солнце внезапно исчезло как во время затмения. Когда тучи сгустились, вокруг заметно потемнело. Подул резкий порывистый ветер, колыхая траву, кусты и деревья. Начали косо падать крупные дождевые капли, поднимая запах пыли, напоминающий нежный аромат книг в тихих библиотеках двадцатого века. Разразилась гроза, загремел раскатами гром, засверкала молния, озолотив своим светом поля, деревья, кусты и травы, а также радостные лица влюбленных. Гром стал греметь так сильно, что Хуршиде казалось, что небо разорвалось в клочья и вот-вот у них под ногами появятся страшные трещины земли и поднимется огнедышащий вулкан, разбрасывая вокруг раскаленные гигантские камни величиной со старинный сундук. От испуга она невольно бросилась в объятия Султана и закрыла глаза, боясь ослепительной молнии. Вскоре дождь превратился в ливень и стал лить как из ведра. Султан крепко обнял девушку и смеялся, хохотал, глядя горящими глазами в грозовое небо, весь мокрый. Промокшие волосы Хуршиды прилипали к её красивому гладкому лицу, к нежным губам, к подбородку, к нежной шее и к плечам, которые озарялись серебром при ярком свете молнии. А прилипшее к ее телу платье стало почти прозрачным, подчеркивая ей красивую фигуру, включая упругие белые нежные и пышные груди. Под мокрым подолом её прозрачного платья бросались в глаза Султана ее гладкие белые колени и часть ее бедра.
— Ой, я боюсь, Султан ака! Бежим в укрытие быстрее! — сказала Хуршида громко, чтобы Султан мог услышать ее голос в шуме ливни и грома.
— Не бойтесь, госпожа герцогиня Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа! — успокаивал её Султан.
Казалось, в небе взорвались термоядерные бомбы, которые человечество хранило в глубоких шахтах на свой черный день.
— Бежим в убежище! Дайте-ка я Вас приподниму, дорогая госпожа герцогиня Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа! Я понесу Вас на руках! — крикнул тракторист Султан, смеясь как турист у мощного Ниагарского водопада, словно рыбак на прибое при шторма на море.
— Нет, люди увидят! — крикнула Хуршида.
Они побежали, держа друг друга за руки. Под ливневым дождем тропа стала скользкой, поэтому они при беге скользили как пара фигуристов на ледяной арене, во время чемпионата мира по фигурному катанию. Ливень был таким сильным, что из-за завесы дождя трудно было разглядеть тропу. Гром все гремел и сверкала молния, освещая тяжелый тюль, шелковый занавес ливневого дождя, словно мощный прожектор на погранзаставе. Наконец, они увидели полевой стан, где укрылись от ливневого дождя труженики, которые весело улыбались, показывая пальцем на Хуршиду и Султана, которые бежали в сторону полевого стана. Они успешно пробрались в безопасное укрытие, то есть на полевой стан. Ливень все лил, гром гремел, и время от времени сверкала молния. Люди смотрели на ливень, на потоки дождевой воды которая стекала с крыши как из водомета и мутно ползла зигзагом по земле как змея. Хуршида с Султаном тоже глядели в ливень, и Султан задумчиво сказал как самому себе:
— Дождь не только моет дороги, деревья, крыши и стекла окон. Он смывает также все плохое, все негативное с души человека, то есть, любуясь дождём, мы очищаемся душой. В дождях есть какая то таинственная радость грусть и тоска. Дождь придает нам душевный покой, успокоение — сказал он вслух.
Хуршида смотрела на шумящий ливень, молча и грустно. Постепенно шум ливневого дождя утих, и природа подняла дождевые шторы. Снова засветило солнце. Радостно защебетали птицы на деревьях, как бы приветствуя царя природы — солнце.
Когда люди вышли из полевого стана, они увидели опавшие цветы белой акации, которые плыли на поверхности зеркальных луж. В небе появилась гигантская семицветная дуга, переполняя сердце людей детской радостью. Люди в промокшей одежде с восторгом и с восхищением смотрели на гигантский ангар радуги. А на макушке белой акации застрекотала сорока.

 

7 глава
Смешной рассказ тракториста Султана

 

— Доченка, ну как, ты собрала информацию о парне? — спросила Рахила.
— Да, мама, я узнала, что Султан-ака из села «Туямуюн», расположенного у подножия Чарвакских гор. По его словам, рядом с горного села течет река, которая берет свое начало с высоких снежных вершин, где даже летом не тает снег. Целебная вода, воздух, кристально чистый, селение утопает в зелени говорит он. У подножие снежных вершин простираются на многие километры фисташковые, урюковые и ореховые рощи, горные хребты покрыты высокими зарослями дикой малины, вековые ельники, где стучат дятлы, бегают и прыгают белки по хвойным деревьям, щебетание птиц — одним словом, просто рай на земле. Вот поедете туда, поживете денек два, и все, у Вас, грит, навсегда исчезнет желание вернуться домой, то есть сюда в колхоз Тиллакудук. Захочется, грит, Вам остаться там на всю жизнь.
— Интересно, почему он оставив такой замечательный горный край, оказался здесь? Как он вообще попал сюда? Ты об этом не спрашивала у него? — поинтересовалась Рахила.
— Дело в том, что он из своего горного села поехал в город Ташкент, чтобы поступить в Университет, но он провалился на экзаменах, и ему было стыдно ехать обратно. Он решил поработать здесь и, на следующий год снова попытаться поступить в Ташкентский Государственный Университет.До этого он оказывается окончил проф тех училище и получил права тракториста. А работу он нашел здесь. Короче говоря, такая у него судьба -объяснила Хуршида.
— Ну, это уже усугубляет ситуацию, и я боюсь, что твой отец никогда не согласится отдать тебя за него замуж, так как ты наша единственная дочь. Были бы у тебя братья или сёстры, можно было бы тебя отдать замуж хоть в Канаду, хоть в Европу или в Африку .И я тоже не хочу, чтобы ты ушла от нас в далекие края. Потому что без тебя я могу медленно угаснуть как керосиновая лампа, у которой кончается топливо. Да, отец твой строгий, но он тоже любит тебя больше жизни, и именно поэтому он требователен к тебе. В жизни всякое можно случиться. Для того, чтобы не случилось чего-то непоправимого, мы должны быть очень осторожны. Особенно ты. Потому что все зависит от тебя — сказала Рахила.
— А что если он пожелает остаться здесь и жить? — спросила Хуршида, не отрываясь от работы.
— А ты уверенно в этом? Он сам сказал об этом?
— Да нет. Я просто предполагаю.
— Не знаю, доченька. Ты должна поговорить с ним обо всем. Супружская жизнь это не игрушка. Брак заключается на всю жизнь. Но многие влюбленные расстаются со своими возлюбленными, кто сразу после свадьбы, кто позже, когда возникают разногласия и различные проблемы между ними. Это от того, что они не узнали как следует друг друга до свадьбы. Мир это базар, а совместная жизнь покупка. Человек, который хочет купить что-либо, должен тщательно осмотреть товар. Иначе он может купить то, что ему вскоре придется выбросить в мусорный бак. Ну, допустим, ты купила туфли в магазине. Через день-два ты почувствовала, что они жмут. Ты снова идешь в магазин и меняешь их. А человек не туфли, чтобы можно было пойти и менять. Чтобы не пришлось менять, после свадьбы, девушки должны уметь правильно выбрать мужа, тщательно осмотрев и проверив, перед тем выйти замуж — сказала Рахила. Хуршида задумалась Потом спросила:
— Мама, а что, если я приведу его сюда? Поговорили бы обо всем конкретно в твоем присутствии.
— Не плохой вариант. Но согласится ли он на это? И что скажут люди, которые увидят его с нами? -сказала Рахила.
— Я должна поговорить с ним по этому поводу и приведу его сюда — сказала Хуршида.
— Хорошо — согласилась Рахила.
Мать и дочь работали до обеда, Во время обеда Хуршида поговорила с Султаном, и он согласился прийти туда, где работает Хуршида со своей мамой. После обеда, не заставив себя ждать долго, Султан приехал в назначенное место. После того, как они поздоровались, Рахила первой начала разговор:
— Прощу строго не судить нас, сынок. Скажу откровенно, я в курсе о ваших теплых отношениях, и вижу, что Вы неплохой парень. Хотя я верю в Вас, но все, же я должна знать парня, с которым моя дочь хочет связать свою судьбу. Поймите меня правильно. На моём месте любая мать поступила бы так же. Хуршида рассказывала мне о горном селе, откуда Вы родом. На мой взгляд все замечательно .Но, знаете, чего греха таить, отец Хуршиды строгий человек с жестким характером, и я боюсь, что он не согласится со мной, если скажу, что я намерена отдать ее за муж за Вас, так как Вы живете в далеком горном селении «Туямуюн». Вопрос у нас такой. После того, как Вы поступите в Ташкентский Государственный Университет, Вы уедете обратно в свою деревню, или хотите жить в наших краях?
— Если честно, тетя, я раньше думал, что поступив в Ташкентский Государственный Университет, я буду жить в Ташкенте. После окончания университета решил уехать в родное село и, там преподавать уроки ученикам в местной школе. А сейчас у меня другие планы. Сами видите, что я чек молодой и мне всего лишь двадцать пять, но я до сих пор не женат. Я бы показал Вам свой паспорт, чтобы вы оба убедились в этом, но, видите ли паспорт мой остался дома, то есть в тракторном парке, где я временно живу. Не буду же я носить с собой все время, как на зоне, где объявлен комендантский час, правильно? — сказал он.
-Не волнуйтесь, сынок, я вам верю -сказала Рахила.
Султан поблагодарив ей, продолжал.
— Спасибо за доверие, тетя. Скажу честно, что хотя имя мое Султан, то есть падишах, я на самом деле, жалкий раб вашей дочери. Теперь я готов на все, чтобы быть вместе с Хуршидой. Не то, чтобы остаться в этих краях, я готов даже пойти на край света, если Хуршида хочет этого. Я день и ночь благодарю Бога за то, что ОН направил меня сюда, и я встретился с такой прекрасной девушкой, как Ваша дочь. Моя жизнь приобрела смысл, только после того, как встретил ее. Раньше я был простым трактористом. Но несмотря на это, я много читал например роман «Дон Кихот Ламанчес». Любил библиотеку нашего села, где всегда царила тишина, уют и спокойствие. Зайдешь, проходишь между стеллажами, рассматривая книги, отдыхаешь душой. Голова кружится от ароматного запаха книг, пьянеешь. Ну, библиотека была для меня нечто тихим курортом, бесплатным санаторием, где люди восстанавливают свое здоровье. Читал Джека Лондона, Толстого, Тургеньева, Гоголя, Сервантеса,Кобо Абе, Хемингуэйя, Пушкина, Кафку, Есенина, Абдуллу Кадирий, Чингиза Айтматова и многих замечательных писателей и поэтов мировой литературы. Однажды меня просили, не хочу ли я подзаработать маленько в области спорта. Я, грю, интересные Вы люди, господа. Дык, кто же не хочет подзаработать денюжек, особенно в моем положении? Конечно, грю, хочу. После этого мы поехали. Мы ехали долго через степь, пересекали пустыни, ехали на прицепе грузовика «полуторки» сталинских времен через горные перевалы, где за нами гналась немая луна. Порванный клочок покрывала трепетал на ветру как растрепанный флаг на Марсе. Наконец, приехали в какой-то город. Зашли в одно здание, где сидели люди — полный зал. Там мне велели снять верхнюю одежду. Я стою, значит, в одних трусах и в дырявой майке. Они надели на мои тощие руки, похожие на палки, боксерские перчатки, и один из них, грит, я Ваш тренер, мистер Трындылдынов, и Вы будете участвовать в мировом чемпионате по боксу. Потом я в сопровождении здоровых амбалов пошел в сторону сцены, огражденной канатами, напоминающими загон для овец. Когда все отошли, на сцене, то есть на ринге, остались я мой соперник, низкорослый лысый рефери с козьей бородой. Когда рефери познакомил нас, я удивился, увидев своего соперника, с чересчур большой головой и с косыми глазами. Соперник напоминал мне снежного человека, и он непрестанно подпрыгивал. Его мускулистое тело, с ног до головы были покрыты татуировками. Нарисовал он на своем тело, черт знает, что: голую русалку, осьминога, дракона, шайтана, носорога, черепа, кладбище, могилы, кресты — в общем, целую галерею жутких картин. Не смотря на его страшную внешность, он показался хорошим, добросовестным, отзывчивым порядочным дружелюбным богобоязненным человеком. Наконец прозвучал долгожданный гонг. Гляжу, косой соперник бьет меня. Я, грю, что Вы, уважаемый косой соперник, бьете меня?! Что, грю, я Вам сделал плохого?! А косой соперник вместо того, чтобы остановится и просить прощения, еще сильнее стал бить меня. Ну, думаю, дела… Сумасшедший какой-то. Пациент, который только что совершил побег из психиатрической лечебницы. Он бьет, а я в панике кричу, сквозь сокрушительные удары. Хотел было обратится за помощью к низкорослому лысому рефери с козьей бородой, но он наоборот, начал травить нас друг на друга:
— Файт! Деритесь, грит, сволочи, бойцовые собаки, бешеные бульдоги и питбулы в облике человека! Убейте, грызите, грит, глотки друг друга, рвите, грит, мясо в клочи!
Я грю, как Вам не стыдно, товарищ низкорослый лысый к тому же еще узкоглазый рефери с козьей бородой?! Тут косой соперник ударил мне по морде, и я чуть не упал. Смотрю — тренер мой, товарищ Трындылдынов, тоже смотрит с интересом и не принимает нужные меры пересечения, для того чтобы, решить проблемы мирным путем, сидя за стол переговоров.
— Помогите, люди-ии-и-и! Праваславные! Иудеи! Мусульмане-е-ее! Кришнаиты! Безбожные атеисты коммунисты! Ну хоть кто-нибу-уу-удь! — кричу я на весь зал.
Но мой голос исчез в шуме зевак. А люди вмсето того, чтобы разнять нас, наоборот кричат хором:
— Го-рил-ла! Го-рил-ла! Бей, грят, косой горилла, этого тощего боксера с руками похожими на палки! Грохни его!..
Ну, думаю, действительно, ни капельки не осталась жалости на этом свете. Хорошо что, к моему счастью, прозвучал долгожданный гонг, спасая меня от явной гибели. Я, двигаясь на четвереньках, еле дошел до табуретки, у которой отсутствовала одна ножка. Сижу на табуретке, нос мой сломанный, глаз подбитый, на лбу шишка с величиной лимона, изо рта стекает кровавая слюна, как у господина графа Дракулы. Дышать нечем. Задыхаюсь. Дайте, грю, воды. Тренер открыл термос, и наливает мне в ограненный стакан кипятка. Я, грю, ну что Вы такие жадные жмоты, где, грю, сахар?Сьели что ли?
— Ах, да! — вспомнил мой тренер товарищ Трындылдынов, и вытащив из кармана трико кусочек сахара «Цукоррафинад», бросает в стакан. Тренер Трындылдынов, грит, давай выпей залпом до дна, сахар, грит, помогает чеку, который потеряет много крови на ринге. Тут меня начали торопить, давай, грят, быстрее, мол, второй раунд начался. И снова прозвучал гонг. Одна пузатая женщина в телогрейке с короткими и кривыми тощими ногами в грязных кирзовых ботинках без подошв ходила по сцене, высоко подняв транспарант с надписью «Раунд — 2». Я грю, товарищ тренер Трындылдынов, а может не надо, мол, прекратим этого кровопролития? Тренер, грит, нет, нельзя, Султанбай. Люди, грит, купили дорогие билеты с большой надеждой увидеть кровавый рукопашный бой современных гладиаторов со смертельным исходом. Мы, грит, теперь, обречены. Если приостановим поединок, то толпа, грит, сильно рассердится и может напасть на нас и затоптать, закидать камнями. Даже могут подать на нас в Басманный суд, чтобы мы вернули им денежки, которые они истратили из семейного бюджета на покупку дорогих билетов. Ты, грит, должен драться до конца. После этого я залпом выпил второй стакан кипятка, встал и, снова началось избиение в буквальном смысле этого слова. Когда удары усилились, я стал подозревать, что косой соперник то ли надел чугунные перчатки, то ли внутрь перчаток он вложил свинцовые кастеты. Я, весь в крови, дико вопя, зазываю на помощь людей, но никто, к сожалению, так и не откликнулся на мой зов. В черепе моей головы появился солидная трещина, откуда красным фонтаном струилось кровь. Лысый и низкорослый рефери с козьей бородой не бегал по загону, а катался на моей крови, словно на коньках на манеже и кричал, натравливая нас друг на друга. Тут, к моему счастью, врач попросил временно приостановить бой, чтобы покрыть трещину в моём черепе чем-нибудь и перевязать скотчем, а то тощий спортсмен, (то есть я) может умереть, и кровавая бойня прекратится раньше намеченного срока, сильно разочаровав зрителей. Вот только тогда рефери решил дать мне передышку. Осмотрев мою рану и замерив ее ширину и длину с помощью слесарного штангенциркуля, врачи страшно испугались, побледнели лицом как мальчик, на которого напала злая собака. По их заключению, трещина в моей голове была настолько опасная, что сквозь щель был виден мой мозг, словно ядро грецкого ореха. Врачи, быстро проконсультировавшись между собой, решили прикрыть трещину моего черепа допотопным способом, и они сунули туда полотенце. Когда полотенце исчезло в моей голове, они плотно закрыли щель скотчем. Потом разрешили мне снова вернутся на ринг и драться до конца. Но я больше не мог драться, так как потерял сознание и упал. Во-о-от, поэтому прошу простить меня, если я буду говорить глупые слова, которые вам не нравятся — закончил свой смешной рассказ тракторист Султан, надев свою тюбетейку, которую держал в руке. Выслушав его рассказ, Хуршида и ее мама смеялись от души.
— Шутка шуткой, но я не намерен расстаться с Хуршидой, даже на том свете, если об этом не попросит меня она сама — сказал Султан.

 

8 глава
Луна над хлопковыми полями

 

Для Султана нет ничего романтичнее, чем осенние тихие часы заката, когда солнце садится за хлопковые поля. Он любил смотреть на грустный огненный шар солнца, которое медленно погружается в алые облака. Потом начинает смеркаться. Глядя на этот пейзаж, Султану почему-то хочется плакать. Плакать вместе с роем комаров, которые оплакивают безвозвратно ушедший на веки день. Погружаются и поля в вечерние сумерки, где труженики все еще собирают хлопок, чтобы выполнить норму по сбору хлопка и чтобы как можно больше зарабатывать деньги на хлеб насущный. Самое интересное заключается в том, что хлопок можно собирать даже в темноте, так как он белый, и его можно разглядеть даже в темноте. В сумеречных полях контролер Абделькасум кричит во вес голос, что-то вроде:
— Э, опчииик пахтанииии! В переводе это означает «выноси собранный хлопок!» Его голос как встревоженная птица летит над полями в вечерней тишине. Султан ведёт трактор с прицепом и везёт хлопок на хирман, то есть на площадку, откуда собранный хлопок отправляют в сушилку под открытом небом, под солнце. Остановив свой трактор с прицепом, он стал помогать своей возлюбленной девушке Хуршиде отнести собранный хлопок в хирман. Они вместе сложили хлопок в огромный тюк, еле привязывая концы фартука. Когда Султан взгромоздил тюк с хлопком, Хуршида засмеялась.
— А что Вы смеетесь, госпожа герцогиня Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа? — спросил Султан.
Хуршида, еле подавив свой смех, ответила:
— Вы сейчас очень похожи на белого паука, который носит с собой свои личинки — сказала она, продолжая смеяться.
Султан тоже засмеялся. Потом они шли в сторону майдана, где табельщик при свете керосиновой лампы, который озарял его лицо, взвешивал тюки с хлопком. Его помощник записывал названные цифры в потертую тетрадь, со списком фамилий и имён хлопкоробов. Хуршида и Султан оказались в очереди на самом последнем месте. Взвешивая хлопок тружеников на подвесных весах, прикреплённых к самодельному треножнику, табельщик, кричал громко, чтобы все слышали:
— Двадцать девять килограммов! Следующий!
С этими словами он снимал тюк с крючка весов и откидывал его в сторону пинком колена. А там двое здоровых парней хватали тюк с двух сторон, и раскачивая на счёт «раз-два-три» перебрасывали его в прицеп трактора. В прицепе работали два грузчика, которые, опорожнив фартук, кидали его вниз. Пустые белые фартуки летели в сумраке во все стороны как пристреленные лебеди и как парашюты ночных десантников. Султан с Хуршидой сидели на краю майдана, на тюках, набитых хлопком, как другие труженики, которые стояли вокруг, шлепая себя руками, убивая и отгоняя комаров-кровососов. Между тем, на небосводе зажглись далекие звезды и из-за горизонта за полями медленно начала подниматься луна, тихо освещая хирман.
— Какая красота! — восхищенно сказала Хуршида.
— Даа-аа! Какая луна! Как ярко мерцают звезды! — подтвердил ее слова Султан.
— Вон видите, над косогором светит Большая Медведица! — продолжала восхищаться Хуршида — раз, два, три, четыре… семь ярких звезд! Они похожи на ковш! Удивительное зрелище, правда?! А луна? Она круглая-круглая, как будто начерчена циркулем, как тарелка из китайского фарфора! — сказала Хуршида, отмахиваясь от назойливых голодных комаров.
— А сверчки? Как громко и дружно они поют! Ночь звенит от их стрекотни! Или это кузнечики поют? Если честно, я не очень разбираюсь в насекомых. Но обожаю их монотонный хор. А Вы? — спросил Султан.
— А кто не любит пения сверчков?! Это же божественная музыка очищающая душу при свете луны — ответила Хуршида.
— Да. У меня был один знакомый браконьер- сказал Султан. Он занимался ловлей сверчков, складывал их в спичечные коробки и продавал в городе рыбакам, которые использовали сверчков как приманку, на рыбалке, нанизывая их на крючки своих удочек. Многие горожане покупали сверчков у этого моего знакомого браконьера и, отпускали их на волю в своих квартирах, где эти сверчки пели самозабвенно в ночной тишине, как на лужайке, когда луна заглядывает из окна. И я думаю, что горожане радовались, лежа в своих спальнях и не могли уснуть, пока не умолкнет сверчок. Романтика!
Так разговаривая, они приближались к весам на треножнике, сделанном из ивовых палок, где табельщик взвешивал последние тюки с хлопком. В это время почти все труженики ушли домой. Остались только табельщик и его помощники.
— Ой, Султан-ака, все ушли. Как я теперь пойду домой, в темноте одна? — с испугом сказала Хуршида.
— Да Вы не волнуйтесь, Ваше величества Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа. Я отвезу Вас домой на этой сказочной карете, с железным скакуном. Как раз сегодня я поеду на хлопкосушильный майдан, через Вашу улицу. Чего Вы боитесь, когда рядом с Вами скромный механизатор спортсмен, который долгие годы занимался такими видами единоборств, как Джиу джитсу, рукапашный бой, кун-фу, тайквандо, муайтай, айкидо и так далее — стал успокаивать свою возлюбленную тракторист Султан.
— Шутка шуткой, но я ни в коем случае не сяду рядом с Вами в кабине Вашего трактора. Поеду только в прицепе — предупредила Хуршида.
— Хорошо — согласился Султан.
Перед отъездом Хуршида залезла в прицеп и удобно прилегла на хлопок. Она лежала как ангел, который отдыхает на белых облаках. Султан хотел завести двигатель трактора, но мотор почему-то не заводился. Слышался только звук стартера — чги-гиги гиги гиги! Чги -гиги гиги гиги!
— Ну, заводись же, шайтан! — рассердился Султан и ударил ребром руки по баранке. Хуршида все лежала утопая в хлопке, как в белом облаке, и смотрела на сияющую луну и яркие звёзды.
— Ну, что там у тебя, Султанбай?! Не заводится что ли?! — спросил табельщик, который только что собирался уходить.
Подняв кверху керосиновую лампу, он осветил кабину.
— Да, с карбюратором что-то случилось. Или свечи промокли. Нужно проверить -нервно проборматал Султан. И добавил:
— Ты, это, табельщик, оставь мне керосиновую лампу. Я потом оставлю ее в полевом стане. А то, как назло, нет у меня даже карманного фонаря — сказал Султан.
— Хорошо — согласился табельщик и, оставив лампу Султану, ушел со своим помощником домой.
Султан спрыгнул с кабины и обратился к Хуршиде:
— Простите меня великодушно, герцогиня Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа! Я не думал, что сказочная карета сломается! Спуститесь, нужна Ваша помощь! Подержите эту волшебную лампу Аладдина, а я при её свете попробую починить мотор! — сказал он.
— О, Боже, что же это такое, а?! Мама моя наверно уже родила еще одну Хуршиду, беспокоясь за меня. Теперь мне конец. Отец меня убьет! Ну, какая дура я, а? Зачем я сразу не ушла домой? — сказала Хуршида, слезая с прицепа.
Расстроенная, она подошла к Султану, взяла у него керосиновую лампу и стала освещать открытый капот трактора, озаряя свое лицо рыжим светом.
— Да Вы не волнуйтесь, Хуршидаханум, все будет хорошо — сказал Султан, копаясь в моторе.
В это время вокруг горящей керосиновой лампы начали летать маленькие жучки. При свете лампы их прозрачные крылья светились то оранжево-желтым цветом, то огненно-красным. Хуршиде они казались огненными. Мотыльки вертелись вокруг лампы. Через некоторое время у Хуршиды начали отекать руки. А Султан все еще ковырялся в моторе.
— Ну, долго Вы там еще будете копаться?! А то у меня руки отекли! — пожаловалась Хуршида.
— Сейчас, сударыня, Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа, потерпите и не уроните керосиновую лампу, слышите? — сказал Султан.
— Хорошо — ответила недовольно Хуршида, держа лампу в другой руке. Наконец, Султан починил мотор и поднял голову, вытирая тряпкой испачканные автолом руки.
— Ну, вот и все сказал он, улыбаясь и спрыгивая вниз. А Вы оказались очень нетерпеливой герцогиньей, госпожа Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа.
Закрыв капот, он поднялся в кабину, а Хуршида забралась в прицеп. Убедившись в том, что Хуршида в прицепе, Султан завёл мотор, и трактор плавно поехал в сторону полевого стана. Подъехав к полевому стану, Султан остановил трактор и вылез из кабины, осторожно держа в руках керосиновую лампу, которая сияла, словно крупный драгоценный алмаз. Как он обещал, поставил лампу на самодельный полевой стол под акацией и хотел было погасить её, как вдруг у него подкосились ноги.
— Ух!- застонал он, опираясь на стол, и обессилено присел. Увидев это, Хуршида испугалась.
— Ой, что с Вами, Султон-ака! Вы заболели, или ушиблись? Я сейчас! — крикнула она и быстренько слезла с прицепа. Потом побежала выручать своего возлюбленного.
— Что случилось, Султана-ака?! Вам плохо?! Не пугайте меня, пожалуйста. Или Вы снова шутите? — спросила она, подойдя к Султану.
— Да ничего, не волнуйтесь, сейчас пройдет. Голова чего-то закружилась у меня -сказал Султан, стараясь успокоить испуганную девушку.
Хуршида присела рядом с Султаном и невольно ладонями рук прикоснулась ко лбу Султана, чтобы узнать, нет ли у него температуры. Султану казалось, что к его лбу прикоснулась рукой не Хуршида, а небесный ангел.
— Простите меня, Хуршида за то, что Вы из-за меня опоздали домой. Вот приду маленько в себя, и мы поедем. Я зайду к Вам домой и объясню обо всем Вашим родителям. Я думаю, они поймут нас правильно. В случае чего, я готов даже умереть, защищая Вас и Вашу маму от Вашего отца!.. Ох, что-то мне хочется полежать… Можно я прилягу немного ?
— Да, конечно. Вы, это, Султан-ака, не беспокойтесь обо мне, я как-нибудь сама объясню всё моим родителям. Они мне верят. Давайте я Вам помогу. Вы лежите так… То есть положите голову на мои колени и не стесняйтесь — сказала Хуршида.
— Спасибо, Хуршида — поблагодарил Султан, прилегая на топчан и положа голову на колени Хуршиды.
— У Вас кажется температура… Господи, я даже не знаю как Вам помочь. Как назло, тут нет поблизости телефона, чтобы я смогла вызвать «Скорую помощь» — плакала Хуршида. Она сидела, отгоняя платком комаров от Султана, и ее густые и нежные вьющиеся волосы лоснились над лицом Султана, как приспущенный черный шелковый флаг любви. С глаз у неё катились слезы.
— Не плачьте, Хуршида. Даже когда меня не станет, не плачьте. Потому что я не достоин Ваших алмазных слез. Вы рождены не для горя и слез, а для улыбки и счастья. А ну-ка, улыбнитесь. Ох, как я люблю вашу улыбку! Она как солнце освещает мне жизнь и мой внутренний мир, и душа моя от радости начинает петь, как жаворонок над утренним полем — сказал Султан.
— Знаю, Султан-ака — улыбнулась Хуршида сквозь слёзы.
— Какая Вы красивая, Хуршида! Как Вы красиво улыбаетесь! Это улыбка залечит даже самые безнадежные неизлечимые болезни! Вот Вы улыбаетесь, и я начинаю чувствовать исцеление. Да, мне уже лучше, поверьте, Хуршида. Это новый способ лечения в мировой медицине и называется он улыбкотерапия! Помогите мне, пожалуйста, я хочу подняться -сказал Султан.
— Да?! Ну, слава Богу, слава Богу! — обрадовалась Хуршида, помогая своему возлюбленному парню подняться.
Султан присел. Хуршида невольно обняла Султана и положила голову ему на плечо. На самодельном полевом столе все горела керосиновая лампа, озирая своим рыжим светом лица влюбленной пары. Вокруг светящиеся фонаря радостно летали маленькие светло-коричневые жуки. Над полями ярко светила луна и сонно мерцали звезды.

 

9 глава

Лесоруб

 

Султан ехал на своем тракторе по проселочной дороге, думая о красавице Хуршиде, забыв обо всем другом, кроме руля и дороги.
— Какая прекрасная девушка! Какие у неё волосы, какие волосы, Боже мой! Они похожи на вьющиеся водоросли в прозрачной воде на побережье океана, на каком-то тихом атолле! А фигура её? Глаза, губы, гладкий подбородок, лебединая шея и белые нежные руки! Если Хуршида будет участвовать на международном конкурсе красоты, я уверен на сто процентов, что она займет первое место и овладеет титулом «Самая красивая девушка на планете». А интересно, нет ли у Хуршиды парня? Странно, почему об этом я сразу не спросил у нее? Эх, быстрее бы ехала это колымага! Почему время медлит как черепаха с Галапагосских островов? В другие дни солнце быстро поднимается над полями и будит полевых жаворонков, которые самозабвенно заливаются трелью на голодный желудок, а там смотришь — оно уже катится на закат, где жалобно жужжат комары. О, это красавица медленно и безмолвно поднимается словно луна, тихо освещая безлюдные поля моей души, сводя меня с ума! Как теперь я могу спокойно работать и жить без нее? А как звонко она смеется!
С такими раздумьями Султан приехал на поле, где хлопкоробы с утра начали сбор хлопка. Он остановил свой трактор в удобном месте, куда в обеденный перерыв хлопкоробы приносят на взвешивание собранный хлопок в огромных тюках. Сидя в кабине, он сразу нашел взглядом Хуршиду, спрыгнул с кабины и подошел к ней. Они поздоровались.
— Ну, господин бездельник мосье Султан де ла Круа же мопьель Аламизон Женегал тге бьен мегси боку муа , поможете мне собирать хлопок? Вот, возьмите, у меня лишний фартук и наденьте его — весело улыбнулась Хуршида.
— А как же, конечно, помогу, госпожа Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа — сказал Султан и надел фартук, так что спереди него образовалась сумка как у кенгуру.
— Ну, как, похож я теперь на кенгуру? — спросил Султан подпрыгивая.
— У кенгуру руки бывают очень короткие а у Вас эвон какие длинные. — сказала Хуршида весело и звонко смеясь.
— Да? Вы находите? Тем не менее госпожа княгина Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа, Вы можете залезть в мой кенгурятник и я Вас покатаю по саванне хлопковых полей, совершая двухметровые прыжки — сказал Султан.
Хуршида снова залилась смехом. Так, беседуя, влюбленные начали собирать хлопок.
— Султан-ака, кем Вы работали раньше, до того, как сюда приехали? — спросила Хуршида.
-О, это долгая история — начал вспоминать о своем прошлом Султан, не отрываясь от работы и продолжал.
— Я работал раньше гастарбайтером — лесорубом в далекой Tайге. Там мне не платили, то есть я работал добровольцем, как говорится, по зову сердца. Работа была довольно-таки интересная и она мне нравилась. Хуршида, вы когда-нибудь были в Тайге? Нет? Ну, тогда вы вовсе не жили на этом свете. Ох, эта тайга! Как я люблю ее! Знаете, дорогая, ну, ни с чем сравнить запах сосен, которые с жалобным скрипом и с грохотом рушались на землю, пугая лесных птиц и зверей, когда я валил их бензопилой. Как сыпались шишки!Словно сувениры!Ими можно украшать новогоднюю елку.После рубки лес снова стихает, и воздух наполнялся таким запахом свежей коры, что я пьянел от этого аромата! Однажды, поработав на славу, все мы, гастарбайтеры из Средней Азии, сидим у костра, суша свои промокшие портянки и кирзовые сапоги без подошв. А в это время где то там, в далеке начал долбить кору засохшей сосны одинокий дятел, типа «Тррррррр! Тррррррр!». Мы, лесорубы, с особым вниманием прислушивались к романтичному стуку дятла. А дятел то тут, то там, то в другом месте неустанно долбит и долбит засохшую сосну. Дробным звукам его стука вторит эхом дремучая тайга. А костер с треском горит, выбрасывая в воздух оранжевые искры и серым драконом поднимался невероятный дым. Сижу, слушаю этот волшебный дробный звук, создаваемый твёрдым клювом лесного дятла и никак не наслушаюсь. Тут смотрю, горят мои портянки, которые сушились над моими казенными кирзовыми сапогами без подошв.
— Е моё! — дико крикнул я в панике и, резко вскочив с места, начал было тушить портянки руками, но не тут-то было. Пламя перекинулось на мои брючины с многочисленными заплатками. Я, весь в растерянности, бью, значит, руками по горящим брючинам, но увы, локализовать пожар мне так и не удалось. Чем больше я бил, тем страшнее бушевал огонь. Хорошо, что друг мой Турик, ну этот, Таппаров из Тюмени налил воду из ведра мне в сапоги без подошв, в которых горели портянки и — боже мой! — в ведре оказался не вода, а бензин марки А-93 для заправки бензопилы. Как тут вспыхнули ярким пламенем мои сапоги, портянки и брючины! Я кричу и бегу от греха подальше, ругаю этого Турика Таппарова из Тюмени, зазываю на помощь своих земляков гастарбайтеров, которые спали в спальных мешках висячем виде на деревьях, словно летучие мыши в темных пещерах . Вокруг росли зверобои, густая высокая трава в купыри, лопухи, боршевики, донники, папоротники крапивы, ромашки, васильки, незабудки, чертополох, колыхаясь на ветру, словно зеленое море. Как батанический сад, ей Богу. Пламя, естественно, перекинулось на траву, вспыхнул страшный лесной пожар и с треском начала гореть бескрайная тайга.Горящий лес загудел. К счастью, как раз в этот момент, как по заказу, разразились гроза, засверкала молния, раскатами загремел гром, и с шумом хлынул ливневый дождь. Одним словом, свершилось чудо. То есть матушка природа сама бесплатно локализовала лесной пожар, спасая нас вместе с птицами и зверями, и с деревьями от явной гибели. После ливневого дождя я обнаружил сильные ожоги на ногах. Но, несмотря ни на что, я продолжал валить налево и направо вековые сосны и березы с помощью бензопилы.
К вечеру нам пришлось надеть москитные сетки, так как в это время на охоту вышли голодные комары, жужжа и гудя роями как вихрь на поле. Они безжалостно начали кусать нас, впиваясь в открытие участки наших тел с острыми хоботками. Они кусали даже сквозь толстые фуфайки, стремясь полакомиться бесплатной кровью бедных гастарбайтеров из Средней Азии. Кругом были болота, которые представляли собой благоприятную атмосферу для москитов и других семейств гнусных насекомых-кровопивцев. Лежать там, особенно в подвыпившем состоянии, было очень опасно. Эти мелкие на вид безобидные насекомые запросто могут убить пьяного человека, высосав из него всю кровь. Но мы, гастарбайтеры, не доноры и, кровь наша нужна самим. Сядем у костра, надев москитные сетки, и, как только отойдет духота в тайге заметно похолодает. Вот тогда туча крылатых вампиров резко исчезает.
Есть и другие опасности в тайге, такие как волки, медведи и грызуны. От волков, можно как-то спастись, забравшись, скажем, на высокое дерево. Но от медведя бежать бесполезно. Он забирается на дерево не хуже, чем опытный электромонтер, который залезает на электрический столб с помощью железных когтей, чтобы проверить перемычку проводов и заглянуть заодно во двор своей любовницы, чтобы узнать не уехал ли ее муж в командировку. Одним словом, нет спасения от разгневанного косолапого медведя. А мы, гастарбайтеры, умеем спастись от кого угодно, от медведя или голодной стаи полярных волков. Увидев медведя ночью, около нашего лагеря, мы начинали дружно шуметь, ударяя черпаком или кочергой по пустым громыхающим бидонам и вёдрам. Этот огромный зверь, несмотря на свой устрашающий размер, боится шума. Встанет на ноги во весь рост как человек, злобно зарычит и уходит обратно в дремучий лес, прям как на картине великого художника Шишкина.
Я как то лежу в висячем виде в спальном мешке как летучий мыш в темней пещере, луна самозабвенно светит над тайгой, звезды мерцают. И вдруг я уснул, недосчитав звезд даже до четыре тысячи восемьсот пятидесяти семи. Во сне иду я по какому-то базару, там огромная толпа, толкучка, шум и гам. Смотрю, в сторону барахолки бегут люди, окружая плотным кольцом одного типа, который рекламировал что-то громким голосом. Это был некий брокер Абу Абдуллатиф ибн Рахматулла. Он говорил быстро, словно опытный маклер на аукционе.
— Мальчика, значит, хотите приобрести, да? Ну, тогда вам сюда, господа! У нас широкий ассортимент товаров, как говорится, на любой вкус, то есть вот в этих клетках — мальчики, а в этих — девочки. Можете купить и заставить их работать на хлопковых плантациях рабом под свистящим длинным кнутом.Они в возрасте от одного года до десяти лет. Вы можете выбрать. Не беспокойтесь, они не украденные. У каждого из этих товаров есть соответствующие сертификаты, свидетельство о рождении и вот, как раз, их родители тоже стоят здесь. Они готовы вступить с вами в торг. Не забудьте, господа покупатели, что самых дешевых детей в мире вы найдете только у нас. Почти бесплатно! Таких продавцов, как эти родители, такого товара, как эти дети и такого и честного брокера, как я, вы нигде больше не встретите! Например, я бы предложил вам вот этого мальчика Камбалкардона. Он у нас очень умный и послушный… С этими словами брокер Абу Абдуллатиф ибн Рахматулла торжественно открыл дверцу клетки, чтобы выпустить ребенка наружу.
— Давай, выходи, Камбалкардон, за тобой пришли покупатели… — сказал он, помогая ребенку выйти из тесной клетки с помощью палки. Ребенок на четвереньках вышел из клетки. Брокер Абу Абдуллатиф ибн Рахматулла продолжал:
-Ну-ка, Камбалкардон, продемонстрируй нам быстренько свое искусство. Что ты умеешь делать? Может, прочитаешь нам стихи Александра Сергеевича Пушкина?
— Я умею считать до ста — ответил ребенок, хвастаясь, и начал бойко считать: — один, два, тги…
— Ну достаточно, достаточно, Камбалкардон, молодец… Вот видите, господа, какого вундеркинда вы собираетесь приобрести. А вы, уважаемые родители, назовите быстро цену! Сколько просите за вашего ребенка?!
Отец и мать ребенка называли цену.
— Ну вот, почти что бесплатно, давайте, гоните бабки быстрее, господа, покупатели, и забирайте мальчика! Не то родители Камбалкардона передумают — сказал брокер Абу Абдуллатиф ибн Рахматулла, судорожно пожимая руку одному из покупателей. Покупатели хотели было поторговаться, но тут бедный Камбалкардон, крепко обняв ногу своей матери, горько заплакал и начал умолять со слезами на глазах:
— Мама, папа, не пгодавайте меня, пожалуйста, я буду слушаться вас. Буду пгисматгивать за своим бгатиком и не буду ничего бгать из холодильника. С пготянутой гукой буду попгошайничать на автобусных остановках. Потом собганные мелочи буду пгиносить вам, все до последней копейки. Если вы пгодадите меня, то я буду скучать по вас и по моему бгатишке, и по нашей собаке Бобику. Я пгосто умгу от тоски. Я вас люблю папа, мама… Я никогда не буду пгосить вас купить мне могоженое — сказал он, глядя на родителей как на телеграфные столбы с надеждой, глазами полными слез.
Тем временем начался торг.
— Товарищ брокер, вы говорите ребенок почти бесплатный, а родители Камбалкардона называют такую цену, за которую можно купить сотню детей вместе с детским садиком. К тому же ребенок этот — косой и картавый. Пусть родители Камбалкардона сделают скидку на косые глаза ребенка и за картавость тоже — сказал один из покупателей, недовольно глядя на мальчика.
— Ну, господа покупатели. Какой он косой? Он просто боится вас. А что касается его картавости, то это признак гениальности. Многие знаменитые люди были кортавыми.Например Владимир Ленин.Тут такая низкая цена, а она вас не устаревает. На самом деле дети бесценны! Древние мудрецы так говорили! Я знаю многих богатых людей, которые за то, чтобы их жены забеременели и родили, готовы истратить все свои сбережения, золото и бриллианты, которые они хранят в швейцарских банках тоннами! Дети это… Тут брокер Абу Абдуллатиф ибн Рахматуллу перебил другой покупатель:
— Да, не надо, нам лекцию читать, господин брокер. Мы купим Камбалкардона за полцены. Если нет, то мы уйдем — сказал он решительно.
— Ну, теперь слово за вами, дорогие родители Камбалкардона. Не упустите исторический шанс. Между прочим, они назвали хорошую цену — обратился брокер Абу Абдуллатиф ибн Рахматулла к родителям Камбалкардона, пожимая руку отца ребенка.
— Ну, ладно уж, пусть забирают ребенка, мы согласны. Давай, Камбалкардон, иди к ним и не суетись. Тебе не придётся присматривать за братишкой. Потому что завтра мы его тоже продадим. Потом собаку. А из пустого холодильника тебе просто не придётся брать ничего потому что, даже если ты найдешь ключ от висячего замка и откроешь холодильник, ты в нём ничего съедобного не найдёшь, там ничего нет и, скорее всего, не будет в ближайшие годы. После того, как мы пропьем твоего братишку и твоего Бобика, будь спокоен, доберемся и до холодильника. То есть, его тоже продадим на барахолке. Ты, Камбалкардон, пойми нас правильно. Нам нужны деньги на выпивку, понимаешь? Мы без выпивки как космонавт без воздуха в открытом космосе, как рыба без воды. Только спиртное может расширить наши жилки в организмах, и мы успокоимся на время. А что касается тех денег, которые ты намериваешься собирать, попрошайничая на автобусных остановках, я скажу тебе по секрету, как бывший экономист, что это не реальный доход. Поверь мне, Камбалкардон. Тем более, той мелочи, которую ты будешь собирать неделями, не хватит не то, что на бутылку водки, но и даже на закуску. Кроме того, там есть милиционеры — рекетёры, которые крышуют местных попрошаек за определенную сумму денег. А еще там рыщут голодные налоговики, которые могут отобрать у тебя всю мелоч за то, что ты не платил государственные налоги. Так что, ступай, как говорится, с Богом и, не плачь как женщина, которую поколотил муж-алкаголик — сказал отец Камбалкардона.
Покупатели, вновь и вновь, пересчитывая мятые и грязные купюры, передавали их родителям Камбалкардона. Бедный Камбалкардон не хотел расставаться с родителями и, ухватившись за подол юбки мамы, он всё продолжал умолять о том, чтобы его не продавали. А отец и мама Камбалкардона жадно пересчитывали полученные за него деньги. Отец Камбалкардона даже проверял купюры, выставляя их на свет солнечных лучей и говорил:
— Вы не удивляйтесь, господа покупатели. Сейчас такое время, что никому нельзя доверять. Кругом ходят фальшивомонетчики с огромными чемоданами в руках, напичканными фальшивыми купюрами различных достоинств… Ну, вот, полюбуйтесь.., вы засунули в пачку рваную и отвратительную купюру, которую склеили скотчем. Поменяйте их на целые. А на эту купюру шариковыми ручками написаны нецензурные слова. А на обратной стороне? Ну вот… тоже написано что-то не разборчиво… Какие нехорошие слова! А тут даже нарисовали половой орган ишака… Какая гадость…Тфу мля! Поменяйте это тоже. Остальные купюры вроде нормальные — сказал отец Камбалкардона. Покупатели ребенка поменяли купюры и забрали живой товар вместе с клеткой, напоминающей чемодан сталинских времён. Камбалкардон бился и плакал, стараясь улизнуть от рук покупателей, но этого ему не удалось. Сильные и надежные руки крепко схватили его и, впихнув обратно в клетку, собрались уходить. Камбалкардон всё плакал, тряся железными прутьями клетки, как маленькая макака в зоопарке. Между тем, когда родители Камбалкардона пересчитывали полученные деньги от покупателей, те стали уходить. Брокер Абу Абдуллатиф ибн Рахматулла остановил покупателей и сказал:
— Господа, куда спешим? А моя доля? Гоните долю, которую я заработал честным трудом. Так нельзя. Ведь я должен сдать выручку в бухгалтерию нашего базара, а бухгалтер, в свою очередь, должен отчитаться перед высшем руководством о том, сколько сегодня умных и талантливых детей продано и на какую сумму.То есть у нас есть соответствующий годовой план, который мы должны выполнить, не смотря не на что. Иначе базарком выгонит нас в шею с работы. И что тогда? Как мне прокормить своих любимых детей? Я, между прочим, не хочу продавать своих детей здесь даже тогда, когда заставит меня нужда!
Покупатели, извинившись, отдали его брокерскую долю, и ушли из базара. Брокер абу Абдуллатиф ибн Рахматулла подошел к продавцам своего ребенка.
— Ну, родители проданного Камбалкардона, когда вы намериваетесь заплатить за мои брокерские услуги? — сказал он.
Родители бедного Камбалкардона тоже отдали его долю и ушли с довольной улыбкой на устах в сторону винно-водочного магазина.
Тут я проснулся в висячем спальном мешке. Но друзья мои, то есть гатарбайтеры из солнечной Средней Азии все еще спали крепким сном. Над моим висячим спальным мешком мерцали далекие звезды, и над бескрайней Тайгой бродила одинокая луна.
-Ну, Султан-ака! Слушая ваши рассказы, не знаю, смеяться мне или плакать. Какие смешные истории и ужасные сны! — восхищённо сказала Хуршида.
— Да -сказал Султан и продолжал. — Теперь извольте задать Вам один деликатный вопрос, госпожа Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манеже — скзал Султан и, не дожидаясь ответа, продолжал:
— Я, конечно, прошу прошения за то, что задаю Вам иногда глупые вопросы, как неопытный следователь в следственном изоляторе. Это от того, что я Вас люблю, и без Вас я не могу жить не только на этом свете, но и даже в раю. Ну, посудите сами, если я начинаю тосковать по Вас спустя несколько минут после того, как мы расстаёмся, как же я могу жить без Вас в раю, где люди живут вечно? Я так Вас люблю, что, когда увижу Вас, я тут же замираю на миг словно стена, словно человек на фотографии. Ответьте мне честно и прямо -у Вас парень есть или нет? Успокойте душу бедного механизатора, который безумно любит Вас. Неужели Вам трудно произнести два коротких слова — да или нет?
Выслушав Султана, Хуршида снова покраснела. Она старалась не смотреть в глаза Султана, который ждал ответа от нее на свой трудный пытливый вопрос. Наконец, Хуршида заговорила:
— Знаете, Вы задаете мне очень трудные вопросы. Ну, что же, Султан-ака, раз Вы настаиваете, то мне придется всё-таки ответить на этот вопрос. Только обещайте, что Вы не обидетесь — сказала Хуршида, опустив глаза.
— Обещаю. Слово мужика — сказал Султан, приготовившись слушать.
— Даже не знаю как Вам сказать…Ну, если коротко, то… да , то есть… у меня есть парень — призналась Хуршида. От этих слов Султан содрогнулся, побледнел лицом от чувства ревности и бессилия.
Да? — произнёс он с трудом, так как у него пересохло в горле. Хотя Султан был достаточно крепким и сильным парнем, но тут он присел от бессилия на большой тюк хлопка.
— Да — сказала Хуршида.
— А кто он? — спросил Султан.
-Я боюсь сказать. Он такой красивый, сильный, умный — Хуршида начала перечислять положительные стороны своего возлюбленного парня.
— Ну, что Вы режете меня без ножа. Ну… в общем, ясно. Значит, есть все-таки у Вас парень. Ну что же, жаль, конечно, что вышло так. Ладно прощайте тогда, я пожалуй уйду, чтобы не мешать Вам. Огуа, госпожа Хуршидаханум мадмуазель де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манеже, огуа — сказал Султан и поднявшись, собрался уходит. Но тут ее удержала Хуршида и сказала.
— Это Вы! То есть нету у меня парня, кроме Вас, Султан-ака! — сказала Хуршида улыбаясь и покраснея.
-Да?! — спросил Султан тараща глаза.
— Да — тихо, почти с шепотом ответила Хуршида.
Султан от радости хотел было кричать на всё поле, что он самый счастливый человек в мире, но Хуршида закрыла ему рот ладонью своей нежной руки. Султан обнял свою возлюбленную девушку крепко и поцеловал ей в губы, в глаза, в шею…
— Ура! — сказал он, глядя в красивые глаза Хуршиды. А она всё улыбалась сквозь слезы.

 

10 глава
Письмо с того света

 

Султан знал понаслышке и в книгах читал о том, что есть на свете такое чувство, как любовь, за которое влюбленные готовы пожертвовать своей жизнью, если это потребуется. Посмотрев как-то в кинотеатре индийский фильм «Сангам», он даже безмолвно плакал, тайно вытирая слезы в свой дырявый носовой платок. Но на протяжении своей собачей жизни ему ни разу не приходилось столкнуться лоб в лоб с любовью. Он только теперь начал чувствовать силу этого безумного безжалостного чувства, которое причиняет лишь страдания и представляет собой настоящую пытку. Султан потерял покой, потерял голову и иногда чувствовал себя солдатом, который получил контузию на войне, во время артобстрелов и авиаударов, где воют снаряды. Проснувшись, он обычно быстро моется и, на ходу кушая свой завтрак, спешит на хлопковое поле, где Хуршида собирает белое золото. Спешит, чтобы увидеться со своей возлюбленной девушкой снова и как можно скорее. Он не может теперь существовать без нее. Султан ею дышит. Хуршида для Султана как воздух. Вот они снова вместе и им кажется, что они собирают не хлопок, а белые облака в небесах.
— Мы собираем белые весенние облака на осеннем поле! Какой парадокс! — воскликнул Султан, кладя собранный им хлопок в фартук Хуршиды. Она, согнувшись в поясе, с тонкой талией, собирала хлопок и слушала рассказ своего возлюбленного парня молодого тракториста Султана.
— Госпожа Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манеже, знаете, о чем я мечтаю? Не знаете? Ну, тогда лучше я сам Вам расскажу. Я мечтаю поступить учиться в Ташкентский Государственный Университет, и оказаться в одной группе с Вами. Ох, я бы сидел рядом с Вами и глядел бы только на Вас до конца лекции и на переменах тоже. Также я бы с удовольствием провожал Вас в общежитие в студенческом городке и сидел бы, ожидая Вас, не уходя даже ночью, глядя на Ваше светлое окно, где еще не погас свет. Сидел бы до утра в надежде увидеть хотя бы мельком Ваш профиль еще раз у окна, и вздыхать, обессилено прислоняясь спиной к дереву, чтобы не упасть.Не уходил бы я оттудава, пока ваша нервная сокурсница не выливает холодную воду из ведра на мою голову через открытого окна. Я с удовольствием провожал бы Вас по тропинке студенческого городка, когда в аллеях из кленов и тополей тихо опадают желтые и багровые листья, покрывая безлюдные чистые тротуары. Мы бы шли рядом сквозь листопад, вдоль линии,где на поворотах со скрипом поворачивают трамваи, звеня своими звоночком. Мы бы готовили уроки вместе, сидя рядом в Вашей комнате, с освещёнными лицами при свете настольной лампы. В какой-то момент Вы указали бы на ночное окно комнаты и радостно сказали: «Ой, смотрите, Султан-ака, снег падает!» И мы, подойдя к окну, молча глядели бы вместе на ночной снегопад, сквозь который еле виднелись запорошенные снегом дороги, тусклый силуэты домов и рыжие окна, уличные фонари, где сквозь снежных хлопьев льется усталый свет.
— Было бы хорошо, но мой отец никогда не разрешит, чтобы я училась где-нибудь вдали от дома -сказала Хуршида, печально улыбаясь и молча продолжая собирать хлопок.
— Вы лучше расскажите о своем прошлом, о Вашей счастливой юности. Мне это очень интересно — сказала Хуршида. Султан на миг задумался, потом начал говорить:
— Эх, госпожа Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манеже, я пережил тяжелое горе в юности, так как когда мне исполнилось 12 лет, отец мой умер. Он был летчиком и потерпел авиакатастрофу, когда опылял хлопковые поля ядовитыми пестицидами. Самолет кукурузник, которым управлял мой отец, ударился в линию высоковольтных электропроводов и взорвался на глазах хлопкоробов, которые вручную собирали хлопок на поле. Отец мой, конечно, катапультировался в тот момент, но к несчастью заклинила катапульта.Но он все же успел спрыгнуть с кабины самолета и упал в хирман. В тот момент мы с моей мамой сидели дома. Услышав грохот, мы подумали, что где то снова загремела священная война. Я даже намеревался срочно пойти в военкомат, чтобы записаться в отряд добровольцев и отправится на фронт, чтобы стать героем, воюя с врагом, который вероломно и безо всякого предупреждения вторгся в наши священные земли. Мы с мамой вышли на улицу и подумали, что взорвался сбитый вражеский самолет «Фокке-Вульф». Люди интересуются, а дети кричат, народ ликует и радуются. Я тоже. Но увы. Разбившимся летчиком оказался не какой-то фашист, а мой бедный отец, лётчик кукурузника. Так я потерял своего единственного любимого отца навсегда. Но я всегда верил и верю в потустороннюю жизнь человека. Старался самостоятельно заниматься спиритизмом и наладить отношения с покойниками, особенно со своим отцом, но безуспешно. Однажды мне пришлось побеседовать с одним горбатым и хромым могильщиком по поводу того, можно ли вообще переписываться с покойником.
— А почему бы и нет? Конечно, можно. Для этого у человека должна быть железная воля, храброе серце, страстное желание и инициатива, в конце концов. Остальное дело техники — объяснил горбатый и хромой и к тому же косой поддатый могильщик, еле стоя на ногах и опираясь на лопату, чтобы не свалится спьяну в вырытую им могилу. Он велел, чтобы я установил над могилой своего отца почтовый ящик, положить написанное письмо в этот тайник и терпеливо ждать ответное письмо с того света. По словам могильщика этот процесс требует определенных обрядов, связанные временем сутки и соответствующей формой одежды. Адепт, который пишет письмо умершему, должен надеть полосатую пижаму с оторванными рукавами, без пуговиц и пойти на кладбище ему следует ночью босиком, без головного убора, желательно в полнолуние. Я выполнил все требования могильщика колдуна, то есть установив почтовый ящик на могилу своего отца, положил первое письмо в белом конверте. Оказывается, когда у человека есть сильное желание переписываться с покойным отцом, то страх отступает. Это я испытывал на себе, когда установил почтовый ящик на могиле моего отца в полнолуние, чтобы выполнить сверхинтересный ритуал. Потом, однажды ночью я вышел из дома в полосатой пижаме, разумеется, с оторванными рукавами, без пуговиц и босиком, без головного убора. Было поздняя осень. На высоковольтных проводах гудел холодный осенний ветер. Иду я, значит, в сторону кладбище, где покоится мой отец и щупаю второе письмо, написанное мною, которое лежало в кармане моих полосатых штанов. В небе мерцали звезды, и из-за горизонта медленно поднималась полная луна, освещая хлопковые поля с тутовыми деревьями, призрачно чернеющими вдали. Я быстро шел, укутываясь в свою полосатую пижаму, с оторванными рукавами без пуговиц, босиком, дрожа от холодного ветра. Вдалеке на поле, ритмично тарахтя, пахал одинокий бульдозер «Алтай». Далекие звуки мотора в синем мраке напоминали мне весенних лягушек, которые в теплые ночи хором квакают на краю рисовых полей. Когда я пришел на кладбище, луна светила прямо надо мной, словно мощный прожектор. Смотрю — над почтовым ящиком, который я установил на могиле моего отца, сидит крупная серая сова с круглыми зелеными глазами и ухает. «Кыш-кыш!» крикнул я, и моему голосу вторили надгробные камни, сделанные из чистого мрамора и гранита. Сова плавно улетела прочь, жалобно ухая и махая своими могучими пестрыми крыльями. Я открыл дверце почтового ящика и ошалел от удивления. Потому что в почтовом ящике лежало не то письмо которое я писал своему покойному отцу, приклеив дорогие марки на белый конверт, а совсем другое письмо в желтом конверте. Я вытащил этот желтый конверт с трясущими от волнения руками. Гляжу — на конверте знакомый почерк и надпись. «Адрес: Белый свет. Кому: Моему сыну трактористу Султану, лично в руки»
Прочитав надпись, мне стало не по себе, и я заплакал. Весь залился слезами..
— Это же настоящее чудо! Ну, отец, родной ты мой! Решил всё-таки написать мне ответное письмо с того света? Ну, спасибо тебе, папань… — плакал я, вытерая кипящие слезы в фалды своей полосатой пижамы.
Я вскрыл конверт и вынул письмо из него. Содержание письма я знаю наизусть, и оно до сих пор хранится в моей памяти как архив сверхсекретных материалов за семью печатями.
Вот содержание письма:
«Пламенный привет из мира покойников!
Здравствуй, сынок Султанбай!
Ну как поживаешь? Как твоя мама? Односельчане, родственники, все живы и здоровы? Если спросишь у меня, то я очень хорошо себя чувствую. Мы , ну эти, соседи-покойники, иногда в полночь собираемся на кладбище, сидим укутываясь в свои саваны, и я когда рассказываю о моей нелепой смерти, компания дружно смеётся, щелкая челюстями. Сам я в курсе, что при жизни я любил праздник страха. А тут у нас каждый день праздник, и мы, покойники, пугаем друг друга то медленно, со скрипом, двигаем могильные плиты, то вдруг, перебегаем от одного каменного надгробья к другому, когда сияет полная луна и летит безмолвная стая летучих мышей над кладбищем. А что прикажешь делать сынок, если нет у нас дела, кроме как гулять играть в прятки, как в далеком детстве. Здесь нет проблемы со здоровьем. Мы не дышим, не едим, не ходим в туалет, не бреемся. Нам не нужны так же какие одежды, кроме савана. Нет нужды в медицинских препаратах. Такие понятия как дом, машина, роскошь, бизнес, деньги, банки, биржи и тому подобное — всё это пережитки прошлого для нас. Никто из нас нигде не работает. На нашем кладбище всегда царит мир и спакойствие.Но, кругом безработица. Самое главное это то, что тут все равны. Есть у меня один знакомый, который на белом свете был самым влиятельным богатым человеком и даже правил страной, брал взятки в крупном размере, угнетал народ, занимался отмыванием грязных денег, переправляя их в западные и европейские банки через оффшорные зоны, через гигантские проемы дырявых законов нашей страны. А теперь у него ничего нет, кроме своего пожелтевшего скелета и дырявого сгнившего савана. Он раньше жил со своей семьей в роскошных светлых замках в швейцарских Альпах, а теперь у него в могиле царит темнота сырость и холод. Ему приходится лежать в компании с отвратительными червями, змеями, скорпионами и мерзкими сороконожками. Ну такая могила досталась ему.Мы сильно не расстраиваемся, на то, что в наших холодных могилах нет электричество или газа. А зачем покойникам электричества и газа? Сынок, если ты не проболтаешь мамку свою, я даже могу открыть для тебя одну сокровенную тайну. Сынок, ты можешь поздравить меня. Потому что я здесь влюбился в одну женщину, которая похоронена в соседней могиле. Молоденькая вдова, красивенькая такая. У неё даже на макушке пожелтевшего черепа висит охапка волос. Иногда мы с ней долго сидим ночью над холмиком могил, глядя на полную луну и на крупные звезды, на «большую медведицу», запеваем тихую песенку в унисон. Сплошная романтика! Когда моя возлюбленная красавыца начинает бегать, радостно и звонко смеясь под луной я бегу за ней, опасаясь, свалится в открытую старую могилу и не наступить в мягкий саван покойного. Бегу однажды за ней смеясь и — раз, её одна рука отвалилась. А я, неуклюжий дурак, в спешке наступил на скелет её руки, словно медведь косолапый — хрусть! — и нежная кость отвалившейся руки моей возлюбленной сломалась. Эх, как она, то есть твоя бедная мачеха, плакала после этого… Еле успокоил её… Она плакала сидя на могилной плите под сияющей луной не от боли, нет, мы, слава богу, боли не чувствуем. Моя красавица плакала как женщина, у которой из серванта выпала любимая её фарфоровая ваза и разбилась в дребезги. Мы позвали хирурга травматолога, который похоронен тоже неподалёку от нашых могил. Вот он и помог нам. Осмотрев кость, он поставил диагноз «открытый перелом». После чего он взял дощечку из вывернутого старого почерневшего гроба и загипсовал сломанный скелет хрупкой руки моей супруги. Покойник хирург сказал, хорошо, мол, госпожа, что не отвалились на бегу Ваш череп или челюсть и не наступил на них этот не осторожный господин покойник, то есть Ваш любовник своими костлявыми плоскостопными ногами. Мы покойники хором засмеялись, щелкая челюстями. Покойник хирург тоже. Мы поблагодарили хирурга за оказанную медицинскую помощь, и пошли дальше по заросшей бурьяном тропе, под луной по территории нашего родного независимого кладбища. Спустя недельки две, мы сыграли свадьбу и, пригласили гостей. На свадьбу пришли влиятельные гости даже из далеких кладбищ нашей независимой страны. Покойные президенты, министры, банкиры, прокуроры, тюремщики,судьи, отставные генералы, народные певцы, милиционеры,карманники,писатели, композиторы, священники, праститутки, аферисты,таможенники,художники, шофёры,шахтеры, колхозники, плотники, жестянщики,охотники,пастухи, журналисты, наркоманы, таксисты, бандиты, сварщики, боксеры, качегары, канатаходцы, сапожники, комбайнеры, ростовщики, сутенеры и многие другие. Мы с твоей мачехой сидели в новеньких саванах , на почетном месте за столом, сделанный из лакированных досок дорогих гробов бывших чиновников.Гости горячо поздравили нас со свадьбой, пожелали успехов в вечной жизни и подарили нам букеты гвоздик тюльпанов и роз с длинными стеблями, которые они брали у могильных плит. Моя возлюбленная обрадовалась и поблагодарила гостей, радостно нюхая свежих роз. Потом гости кричали: «Горько» и наши тени, которые напоминали рентгеновский снимок, слились. Мы с твоей мачехой долго целовались под ярко сияющей полной луной, сидя над не ухоженной могилой бывшего богатого покойника, могила которого покрылась бурьяном и терновниками. О медовом месяце, об интиме и о страстных стуках костей я не стану рассказывать. Потому что это было бы не прилично и не этично с моей стороны.
Вот такая вот веселая беззаботная жизнь у нас, сынок. С уважением, твой покойный отец Ултанбай».
— Ну, как? — спросил Султан, закончив свой рассказ своего покойного отца и об их счастливой потусторонней жизни с его мачехой.
— Какая ужасная, но смешная и печальная история, Господи! Какая прекрасная любовь и свободная жизнь! — сказала Хуршида улыбаясь.
— Да — сказал Султан, продолжая собирать хлопок.

 

11 глава
Слезы соловья

 

Пришла осень. Из тополей, кленов и ив тихо стали опадать красно багровые и желтые листья. Иногда эти листья кружились на печальном ветру, словно золотые бабочки. Нет, это скорее медлительный танец багрово желтых листьев, которые сметал хмурый дворник ветер.. На осенних Тиллакудукских полях дехкане собирают стебли хлопчатников, которые называется «гузапая», выкорчевывая их с помощью тракторов- культиваторов. Из собранных стеблей хлопчатников они завязывают снопы и укладывают их в копна, которые напоминают тысячи танков на туманном поле сражения. Особенно, когда густыми туманами окутывается поля, движутся тусклые немые силуэты работающих людей в тумане, как души погибших солдат. Уже опали листья у белой акации, которая росла рядом с полевым станом. Обнажилось гнездо сороки, словно старое почерневшая сплетенная из прутиков корзина, посреди тернистых чернеющих ветвей этого дерева.
Самодельный полевой стол тружеников покрыт опавшими желтыми листьями акации, тополей и ив. За полевым станом на поле Хуршида со своей мамой Рахилой собирают стебли хлопчатников и, связывая их в снопы, сооружают горки, чтобы легче было загрузить их в прицеп транспортного трактора. Они работают в теплых одеждах, так как заметно похолодело. Султан в эти дни работал на транспортном тракторе с прицепом, вывозя снопы хлопчатника по домам, по заказу клиентов. Он сидел на краю поля и грелся у костра, где с треском горел хворост, поднимая в воздух дым и бросая оранжевые и красные искры, похожие на звезды. Он грелся, задумчиво налив в кружку горячего чая из термоса и хлебал, в ожидании, пока клиенты загрузят стебель хлопчатников на прицеп его трактора. Он был в ватных брюках и в фуфайке. На голове у него была кроличья шапка, а на ногах — кирзовые сапоги.
Его мысли перебил человек, который вышел из тумана с вилами в руках. Узнав его имя и вспомнив, что этот человек — отец Хуршиды, Султан испугался, думая, неужели он узнал о моих отношениях с его дочерью? Неужели она и ее мама предали меня, и этот разгневанный человек пришел, чтобы разобраться со мной как мужчина с мужчиной? Но когда отец Хуршиды Абдулджаббар вежливо продолжал разговор, он успокоился.
— Джиян (мой племянник). Вы перевезёте нашу гузапаю, или у Вас нет на это времени ? Если нет, то скажите сразу, и я пойду поищу другого тракториста — сказал Абдулджаббар.
— Есть у меня время. Вот только отвезу гузапаю того клиента и освобожусь — сказал Султан.
— Спасибо Вам, джиян, что не отказали. Ну, я пошел тогда. Наша гузапая вон там за полевым станом — сказал Абдулджаббар.
— Хорошо, дядя, как только освобожусь, так сразу поеду к Вам -пообещал Султан.
— Э, барака топинг, джиян! (Бог даст Вам прок, племянник мой!) — обрадовался Абдулджаббар и ушел, растворившись в тумане. Султан тоже радовался, думая о встрече лишний раз со своей возлюбленной. Он был готов не то что там бесплатно отвезти им гузапаю домой, но даже не стеснялся бы стать собакой Хуршиды, окованной тяжелой гремящей чугунной цепью и охранять их двор ночью, на морозе и лаял бы выбрасывая пар изо рта, лежа в собачей будке, когда кружились снежинки в метелях все толще и толще покрывая деревья, дороги и поля.
С такими мыслями он пошел в сторону своего трактора, чтобы подогнать его к другим копнам и создать удобное условие для погрузки. Султан отвез загруженные стебли хлопчатника клиента в назначенное место и, освободившись, вернулся на поле, где его ждала семья Хуршидов. Влюбленные улыбнулись друг другу в тайне от Абдулджаббара.
— Спасибо, джиян, что пришли, не заставляя долго ждать. Ну, что же, начали тогда. Ты, доченька, бери вилы и будешь подавать мне снопы, а мы с твоей мамой будем укладывать их в прицеп так, чтобы груз не свалился по дороге — сказал Абдулджаббар, как бы распределяя работу.
— Хорошо, отец — сказала Хуршида, беря вилы.
Тут ее остановил Султан.
— Нет, — сказал он — Эта работа не для девушек. Влажные снопы хлопчатника такие тяжелые, что они запросто могут сломать деревянный черенок вилы от тяжести. Дайте мне вилы, я помогу.
— Спасибо, джиян. Оказывается Вы благородный тракторист. Да поможет вам Бог, за то, что Вы решили помочь нам! — благословил Султана Абдулджаббар.
За такими разговорами они начали погрузку. Султан с силой поднимал тяжелые снопы хлопчатника и протягивал наверх, а отец Хуршиды укладывал их аккуратно в прицеп. Когда они закончили работу, все вспотели от напряжения. К этому времени на прицепе образовалась огромная скирда, над которым стояли родители Хуршиды как на холме. Закончив работу, Султан воткнул вилы в скирду снопов хлопчатника и сказал:
— Дядя, тетя, сядьте поудобнее и держитесь! Дорога не ровная! Поехали! Отец Хуршиды перед тем как присесть, крикнул:
— А ты, Хуршида, давай залезай в кабину и поехали! — сказал он.
— Хорошо, отец! — сказала Хуршида и залезла в кабину трактора. Султан включил мотор и стал плавно и осторожно набирать скорость. Родители Хуршиды ехали сидя над огромным стогом хлопчатника, качаясь, словно бедуины на высоком верблюде. Султан ехал медленно, как черепаха, чтобы груз не свалился на бок. Тем более туманы затрудняли разглядеть дорогу и ориентироваться в пути. Они ехали долго. Наконец, они приехали, и родители осторожно спустились с огромной скирды вниз. Хуршида тоже выбралась из кабины. Подняв гидравлической установкой прицеп, Султан вывалил сложенные снопы у врот. Груз с грохотом свалился на землю, подняв при этом переднюю часть трактора. Когда разгрузка кончилось благополучно, все облегченно вздохнули.
— Спасибо Вам, джиян. — сказал Абдулджаббар, достав из кармана своих брюк деньги, и протянул их Султану.
— Вот деньги, о которых мы с Вами договаривались. Можете посчитать — сказал он. Чтобы не вызвать подозрения, Султан взял деньги и начал пересчитывать их.
— Теперь мы должны перетащить во двор всех этих снопов и сложит в скирду. А то синоптики на завтра обещают дождь с мокрым снегом — сказал Абдулджаббар.
— Да? А что тогда стоим? Потащили! У меня принцип такой, раз начал кому-то в чемто помочь, то буду идти до конца! — сказал Султан, взяв сноп и направляясь во двор.
-Нет, нет, что Вы, джиян, теперь мы сами справимся как-нибудь. Там на поле Вы нам помогли и хватит. А то Вы устанете, уснёте за рулем, и в тумане угодите в глубокий овраг, вместе со своим трактором. Лучше Вы отдохните — сказал Абдулджаббар.
— Да нет, дядя, что Вы. Я вовсе не устал. Я сам сельский парень, то есть не в первый раз попадаю в такие ситуации- сказал Султан, продолжая таскать снопы во двор.
— Ну, как знаете, в общем, я предупредил Вас, джиян. И скажу сразу, что я не могу дополнительно заплатить Вам за вашу помощь, которую Вы хотите оказать дальше.
— Да, Вы не волнуйтесь о дополнительной оплате, дядя Абдулджаббар. Я хочу помочь безвозмездно. Как говорится, из чувства человеколюбия — объяснил Султан.
-Ну , тогда спасибо еще раз, за то что помогаете безвозмездно, дорогой джиян. Я впервые вижу такого доброго тракториста, как Вы. Видимо, мир еще не оскудел хорошими людьми — поблагодарил Султана Абдулджаббар и велел своей жене и дочери, чтобы они готовили ужин, а с работой они сами справятся.
После этого Абдулджаббар с Султаном работали молча, перетаскивая во двор снопы хлопчатника. Потом начали сооружать скирду на плоской глиняной крыше коровника. К вечеру они закончили работу и помылись. Султан собрался было уходить, но Абдулджаббар его остановил.
— Нет, нет, господин тракторист, как там у Вас не знаю, но у нас так не принято. Вместе поужинаем и после этого Вы можете уходить на все четыре стороны. А ну-ка, заходите в дом, как говорят русские, милости прошу к нашему шалашу — настоял Абдулджаббар. Султану не оставалось ничего, кроме как повиноваться гостеприимному клиенту. Перед тем зайти в дом он успел тайно обменяться взглядом и улыбкой со своей возлюбленной девушкой Хуршидой. Он скинул сапоги у входа. Сняв и повесив на вешалки верхнюю одежду и головные уборы, они сново помыли руки и присели на матрасы, сложив ноги словно Будда, за хонтахтой (Низкий восточный столик с короткими ножками). По обычаю узбеков, Абдулджаббар прочитал короткую молитву и сделал амин, проведя ладонями по лицу. Султан тоже присоединился к нему. На хонтахте стояла стеклянная посуда с салатом для плова. Тут Абдулджаббар встал и сказал понизив голос:
— У меня, между прочим, есть крепкая русская водка в холодильнике. Вмажем по сто. А то грех не выпить за такую встречу с замечательным трактористом и добрым человеком, как Вы, Султанбай. Бухнем тихонько, чтобы жена моя не заметила. Не-ет, я не боюсь ее. Только, знаете, я не выношу плачь и слезы женщины. А тут такая встреча. Тем более Вы тракторист, а я механик животноводческих ферм, то есть, выходит, мы коллеги — хитро заморгал Абдулджаббар. И добавил:
— А Вы знаете, как мой отец учил меня в юности? Он часто говорил, что сынок, ешь дерьмо, но сразу вытри свой рот комком, чтобы никто не заметил, того, какое дерьмо ты ел. Отец мой был таким мудрым человеком, уууууууу… — хвастался он и начал смеяться в кулак, тряся плечами.
-Да, не надо, дядя, я не пью спиртное! Я за рулем и у меня клиенты! — сказал Султан, сидя за хонтахтой в позе Будды.
— Нет, надо! Вы гость и не имеете тут права голоса. Я тут хозяин. Ну, по пятьдесят… Выпьем эту соловьиную слезу за здоровье председателя нашего колхоза товарища Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча — сказал Абдулджаббар и вышел. Через несколько минут он вернулся с водкой и звенящими ташкентскими пиалами в руках. Он так улыбался довольный до ушей, что его улыбающийся рот напоминал резаный арбуз. Присев, Абдулджаббар откупорил бутылку русской водки, зубами, словно собака, грызущая кость.
Потом разлил огненную влагу в пиалы, со словами «прости нас Аллах» и протянул Султанбаю пиалу.
— Ну, Султанбай, выпьем слезы соловья, который развяжет нам языки — сказал он. Султан никогда бы не брал в руки пиалу с водкой, но взял пиалу, так как не хотел обидеть отца своей возлюбленной девушки.
— Давайте, выпьем сперва, как говорится, за нашу встречу. А там видно будет, за что пить следующие стопки. Будем здоровы! А ну-ка поехали! — сказал Абдулджаббар, словно великий русский космонавт Юрий Алексеевич Гагарин перед отлетом в космос. С такими словами он залпом осушил пиалу и начал закусывать, искажая гармошкой лицо и выдыхая воздух, который огнём сжигал его внутренность. Султан только глотнул водку и поставил пиалу на хонтахту. Он закусил салатом, пригтовленный из помидоров, из лука и горького перца. Пока Хуршида готовилась принести плов, водка в бутылке кончилась. А Абдулджаббар уже охмелел.
— А ну-ка, берите, ешьте плов, Султанбай. Или Вам принести ложку? Сразу видно, что Вы городской. Городские люди бывают очень культурными, и они едят плов ложкой. Это их право. Но эти глупые люди не знают, во скольких ртах побывала эта ложка. Думать даже об этом неприятно. А рука, она своя, собственная, живая ложка, которую подарил нам никто кто иной, как сам Бог Всемогущий! По этой простой причине мы с Вами второе блюдо всегда есть должны только руками. А жидкие блюда мы должны есть с хлебом, обмакивая кусочки в бульоне. Так говорил Великий Ибн Сина, ну, тот самый Авиценна, который родился в селе Афшана близ Бухары. Вот, по его словам есть пищу руками полезно для организма, так как в кончиках наших пальцев находятся высокочувствительные нервы, и они помогают поступлению желчной кислоты в желудок, который обеспечивает хорошее пищеварение — сказал он, едя руками плов.
— Ну-уу у, если Авиценна так сказал, то я тоже, пожалуй, присоединяюсь — сказал Султан, и он тоже начал есть плов руками. Через некоторое время отец Хуршиды снова заговорил.
— Знаете, молодой коллега, за что я уважаю председателя нашего колхоза товарища Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча? Я уважаю его за то, что благодаря нему я стал механиком животноводческих ферм. Многоуважаемый председатель первым заметил мою работоспособность, и, безусловно, мой Богом одаренный талант. Он, грит, у тебя золотые руки, и это действительно так. Я каждый весной езжу на пастбище и стригу овец такими темпами, что увидев как, я это делаю, обомлели бы даже Американские ковбои из Техаса! Да, да! Я за час могу постричь сотню овец, даже не привязывая им ноги. Вот держу этих глупых овец с огромными кюрдюками гиссарской породы между ног и вжык -вжык, готовы! Вы даже не поверите. Однажды к нам в отару приехал американский журналист с видеокамерой. Он даже начал агитировать меня, хитрый буржуй. Ты, грит, мистер Абдулджаббар, что тут делаешь в этой дыре? У тебя, грит, божий дар, талант! Ты, грит, должен жить в Америке или во Франции!
— А нахрена мне, грю, твоя Америка, буржуй ты несчастный?! Что я, грю, там потерял вообще?!
— Он, грит, как это не потерял, колхозник ты, коммунист?! Ты бы, грит, открыл парикмахерскую, там, в многолюдном Ню Йорке или в шумном Париже, рядом с Эйфелевой башней, и стриг бы, грит, день и ночь декоративных собак миллиардеров! Жил бы по-человечески. Ел бы, грит, многослойные гамбургеры, открывая свой рот до отказа, чтобы откусить ломтик от этой экзотической еды. Я, грю, нет, буржуй, спасибо, сенкью вери мач, не агитируй меня, все равно я не поеду туда, я, грю, не могу покинуть Родину, свою родную деревню Тиллакудук и эти горные хребты, айм сори. Он, грит, окей, колхозник коммунист, ай, грит, андстанд ю и, уехал восвояси на мотоцикле «Ирбит» с байкерским рулем, поднимая за собой облака пыли. Ну, сами подумайте, Вы, вроде, нормальный чек, как же я могу уехать за океан, когда председатель нашего колхоза Кокюталов абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуч, доверил мне такую ответственную работу, как стричь овец. Я же председателя нашего уважаю больше, чем своего отца! Его слова для меня закон! Председатель наш товарищ Кокюталов абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуч, мой кумир, который дал мне больше, чем я просил. А Бог?! Я сколько умолял Его, чтобы Он дал мне сына, а он дал одну дочку — и всё. Знаете, я по ночам, не показывая никому слезы, безмолвно плачу, рыдаю, от того, что нет у меня сына, наследника, человека как Вы. Душа моя плакала, когда Вы помогали мне, честное слово. Я постарел на двадцать лет, почернел от горя! Я много раз просил Бога об этом, но Он до сих пор молчит. Если не верите, можем попробовать повторить это мероприятие сейчас, в Вашем присутствии — сказал Абдулджаббар. И, глядя в потолок, стал молиться:
— Боже, а Боже! Ну, вот скажи, в присутствие этого гостя, тракториста Султанбая, что я сделал тебе плохого, а?! Не уменьшилось бы Твое богатство, если бы Ты дал мне такого сына, как этот парень! Это за то, что я намаз не читаю, да?! Ну, да, я выпиваю. Но что мне делать, если я пристрастился к алкоголю, скажи сам, Боже?! Я привык к этому, и выпивка превратился в мою привычку, понимаешь? То есть я не могу существовать в этом мире без водки. Утром клянусь всем святым, обещая жене, что завязал, крест на этом поставил, и — на тебе, к вечеру, сам того не замечая, возвращаюсь домой уже пьяный, петляя шаги! Как околдованный. Это все от того, что нет у меня сына, наследника. Я не просто так, для развлечения, а с горя выпиваю, Боже! Пойми меня правильно, и в судный день скажи своим ангелам, чтобы они меня не бросали в огненную реку, где булькает лава! — плакал он.
Увидев и услышав такое, Султан смутился, и, не зная, что делать, он начал успокаивать Абдулджаббара:
— Ну, не надо, перестаньте, дядя Абдулджаббар, не плачьте.
Абдулджаббар перестал плакать и поднял голову. Потом, лениво облизывая свои губы, с укором посмотрел на Султана.
— А ты кто такой, чтобы меня учить, а, сопляк! Скажи, кто ты такой вообще?! Чего, сильный, что ли? Крутой да?! Да я сейчас…вот этим инструментом вспорю тебе живот! — сказал он и вдруг, схватив пустую бутылку, поломав его на половину, ударив о край хонтахты.
Султан испугался и встал:
-Да, нет, что Вы, дядя Абдулджаббар, я не хотел Вас учить и… я просто хотел… чтобы…- сказал он, с опаской глядя на разбитую на половину бутылку, которая превратился в острую опасный режущий предмет.
— Ну, иди ко мне поближе, тракторист вонючий, ежели тебе надоело жить! Ну, чего ты ждешь, крутой! Бей меня! Ударь! Ну, попробуй! Боишься? То-то! Теперь ты отсюда не выйдешь живым! Молись на последок, покойник!Я намотаю твои кишки чалмой на твою голову, похожую на узколоб! — пригрозил Абдулджаббар, и, бросившись к Султану, стал махать разбитой бутылкой налево-направо, но он каждый раз промахивался. Султан еле сбежал во двор. За ним выбежал и Абдулджаббар. Жена Абдулджаббара Рахила и ее дочь плакали, дрожа от страха.
— Вай, дааад, помоги-те-ее, мусульмане! Хоть кто нибуу-уудь! Доченька, беги к соседям, спасайсяа-аа! Я отвлеку твоего отца! — кричала Рахила.
— Нет, мама, вместе побежим! Я не могу оставить тебя! — плакала Хуршида, бегая кругом по двору.
Мужики дрались насмерть. Наконец, Султан, применив прием айкидо, заломил Абдулджаббару руки и сел на него, как охотник-браконьер над только что пристреленном диким кабаном.
— Принесите веревку быстро! — крикнул он
Мама Хуршиды принесла веревку, и с её помощью Султан завязал руки и ноги Абдулджаббару. Тот ругал Султана, на чем свет стоит, грозя убить его, как только появится у него возможность.

 

12 глава
Журавли

 

Хуршиде стало стыдно перед Султаном из-за вчерашнего события, когда в пьяном дебоше ее отец чуть не зарезал его с помощью разбитой бутылки. Ой, как он его ругал, как оскорблял, вспоминать даже стыдно — думала она, краснея и плача. Небось, Султан-ака сильно обиделся на моего отца и на нас, следовательно, -продолжала думать Хуршида. Конечно, обидится, еще бы. Бедный, пришел нам помочь, а отец… Что теперь будет? Неужели Султан-ака прекратить общаться со мной и уедет куда-нибудь? Как я без него-то буду жить? О, Господи, сделай, так, чтобы он не уехал. Дай нам помирится и быть снова вместе!Сам дал мне это счастья и не отними его у меня! -подумала она, быстрым шагом идя в сторону полевого стана.
Между тем, осеннее солнце светило, рассеивая утренние туманы. Грустили опустевшие поля и вдали чернели тутовые деревья, тополя, и ивы. На опустевших полях не было видно ни людей не трактора Султана, кроме бульдозера «Алтай» у полевого стана, из-под которого торчали чьи-то ноги. Видимо, водитель бульдозера чинил мотор. Хуршида хотела подойти к бульдозеру и спросить у тракториста о Султане, но тут же передумала, опасаясь слухов. Она остановилась, потеряв последнюю надежду встретить тут своего возлюбленного парня. Ей казалось, что мир опустел как эти осенние поля. Был бы хотя бы один стог хлопчатника на поле, можно было бы надеется на появление Султана в этих местах. Всё — он сюда больше не придет. Он уехал, обидевшись на моего отца! Ах, какое несчастье, а? Какое несчастье! Это все проклятая водка виновата! — заплакала она тихо, вытирая слезы краем своего платка. Теперь было бесполезно искать и ждать Султана в этих местах.
С этими мыслями Хуршида хотела было обернуться и уйти обратно домой. Но тут она услышала знакомый голос своего возлюбленного парня и замерла как вкопанная. Обернувшись, увидела Султана, который кричал ей, махая рукой, в которой держал гаечный ключ.
— Госпожа Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа! Ну, куда Вы уходите, покидаете меня среди опустевших осенних полей, как Лейла, которая оставила Меджнуна на бескрайных пустынях разлуки в дастанах великого узбекского поэта Алишера Навои?! — кричал он.
Услышав эти слова, Хуршида просто заревела от радости. Она улыбалась сквозь слезы, которые дрожали у нее на глазах как утренняя роса. Слава Богу, что он не обиделся — подумала она и побежала в сторону бульдозера «Алтай», где стоял ее возлюбленный парень тракторист Султан. Она остановилась буквально в двух шагах от Султана, и они поздоровались, не решаясь обняться, хотя им это очень хотелось.
— Прошу прошение, госпожа Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа , что не пожал вашу белоснежную аристократическую ручку, так как у меня руки испачканы мазутом. Ну, как дела, красавица? Почему плачем? — сказал Султан.
— Это, я от счастья. Пришла чтобы попросить прощения за своего отца, который огорчил Вас в пьяном дебоше, Султан-ака — сказала она, опустив глаза..
— Я не понимаю, о чем вы говорите, госпожа Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа? Какой дебош, какое огорчение? Я чего-то не припоминаю .Во-первых, я на Вас не в обиде. Что касается дяди Абдулджаббара, то я думаю, он неплохой человек, и он просто пошутил. А я, чек, сами знаете, с чувством юмора. Так что вопрос о каком-то огорчении отпадает — улыбнулся Султан.
— Спасибо, Султан-ака, что Вы не обиделись на моего отца и на нас. Вы поистине благородный человек. Нет, Вы не человек, а небесный ангел без крыльев — сказала Хуршида.
— Ну, эта Ваша похвала с широким диапазоном ни в какие ворота не лезет. Даже в райские. Вы слишком преувеличиваете, госпожа Хуршидаханум мадам де ла Маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа. Ну, какой с меня ангел, Господи, я даже на шайтана не потяну — скромничал, улыбаясь, Султан.
— Дурачок -сказала Хуршида с виноватой улыбкой, глядя на Султана снизу вверх.
— Вот это слово точно подходит к моей физиономии. Да, я — дурачок и, знаете, я как то этим горжусь, честное слово — сказал Султан, вытирая тряпкой испачканные руки.
Потом добавил:
— Вы лучше помогите мне. Как раз мне не хватает помощника волонтера. Я сейчас залезу под бульдозер, а вы мне будете помогать, подавая мне гаечные ключи, которые я назову. А то к приезду агронома я должен выполнить норму. В тракторном парке отняли мой транспортный трактор и велели работать на этом бульдозере. Короче, я должен пахать
— Хорошо, Султан-ака — согласилась Хуршида. Султан залез под трактор, а она начала ему помогать, подовая ему гаечные ключи. Лежа под бульдозером, Султан пыхтел, крутя гайки и не отрываясь от разговора с девушкой. Хуршида чувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Ей хотелась вечно быть вместе с Султаном и помогать ему. Жить и работать вместе. Пахать на безлюдных полях, укутанных густым осенним туманом, сидя с ним рядом. Ужинать вместе с ним на туманном поле у костра, озаряющего их лица пламенем, похожим на шелковый красный флаг.
Тут мысли Хуршиды перебили голоса журавлей, которые летели в небе и она закричала?
Султан резко поднял голову и ударился лбом о картер мотора.
— Ну что, еще, госпожа Хуршидаханум мадам де ла маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа?! — удивился он, выходя из-под бульдозера.
— Журавли! — закричала Хуршида, с восторгом глядя на небо, где клинком летела огромная стая журавлей, покрывая полнеба.
— Да-аа-а! — восхищенно произнёс Султан, глядя на осеннее небо, сняв молью съеденную шапку с головы и прислонившись к бульдозеру желтого цвета. Журавли летели высоко, наполняя небо своими печальными криками. Влюбленные глядели на журавлей долго, пока они полностью не исчезли из виду, растворившись в небосводе.
— Вот, журавли тоже улетели в далекие края. Будто осиротела вся окрестность и душа тоже — грустно вздохнула Хуршида.
— Да, Жаль, что мы с Вами не родились журавлями. Летали бы мы тоже на юг рядышком, вслед за ними, свободно курлыча, над осенними полями, над лесами над синими заливами и океанами. Весной мы бы вернулись на Дальний Восток или сюда, в Узбекистан. Жили бы вместе счастливо, среди высоких трав в мелколесьях, исполняя брачные танцы, хлопая огромными крыльями и прыгая на длинных ногах и будя тишину на безлюдных весенних лужайках с радостными криками. Видя нас из окна своих хижин, одинокие поэты писали бы хокку, осушив до дна морскую раковину с рисовой водкой саке и печально пережевывая на закуску грубый помол.
— Вы больше похожи на поэта, чем на тракториста. Я уверена, что если бы Вы писали стихи, то не было бы Вам равных на планете «Земля». Ваши стихи переводили бы на все языки мира, и люди раскупали бы ваши книги как горячие пирожки. Более того, Вам бы присудили международную Нобелевскую премию. И жили бы Вы спокойно, где-нибудь там, в швейцарских Альпах, или в Париже, или в Канаде. Толпа красивых девушек бегала бы за вами, плача и прося Ваш автограф. Многие из них из-за вас кончали бы жизнь самоубийством, бросаясь с Эйфелевой башни в Париже -сказала Хуршида.
— Какой с меня поэт? Я больше похож на трубочиста. И чтобы писать стихи не обязательно быть поэтом. И наоборот, не обязательно писать стихи для того чтобы быть или стать хорошим поэтом. Потому что сама жизнь является высокой поэзией. Водить трактор и работать в одиночестве на полях покрытых туманами — это моя тонкая поэзия, моя музыка, моя нежная симфония! Зачем мне Париж, зачем швейцарские Альпы, когда есть поля, где беззаботно гуляет пьяный узбекский ветер? Зачем мне толпа красивых парижских девушек, когда есть у меня Вы? И терпкий запах полевых бурьянов, аромат цветущей розы и маслины у оврагов и тонкий запах белой акации, мне тысячи раз приятно, чем запах разных духов и дезодорантов! Поверьте, я вполне серьезно говорю — сказал Султан.
— Я Вам верю, Султан-ака, верю всей душой, и я благодарна своей судьбе, за то, что я встретила такого человека как Вы. Я бы не хотела с Вами расстаться даже ни на минуту, но сами понимаете, что у меня строгий отец. Я благодарю Вас за то, что Вы не обиделись на моего отца и на нас с мамой. Ладно, я пошла. А то мама моя начинает обо мне беспокоиться. Потому что, когда шла сюда не предупредила ее об этом. Мне жаль, от того что я просто вынуждена идти домой и нету у меня возможности помогать Вам дальше побыть с Вами еще — извинилась Хуршида.
-Да не за что, Хуршида. Спасибо, что пришли. Я тоже сильно беспокоился за Вас. Слава богу, что Вы живы и здоровы. Передайте привет от меня тете Рахиле, я ее очень уважаю. Она не только хорошая женщина, но и великая мать. Потому что она родила для меня такую красивую девушку с нежной душой как Вы — сказал Султан.
Они с трудом расстались, и Хуршида пошла домой. К вечеру осенние туманы сгустились до такой степени, что трудно было разглядеть что-либо в двух шагах. Хуршида лежала в темноте, прислушиваясь к далекому рокоту одинокого трактора. Это он, мой Султан-ака работает там один, водя свой бульдозер, сквозь туманы, бороздя безлюдные Тиллакудукские поля. Боже, помоги, не дай ему уснуть в одиночестве и усталости, чтобы он, потеряв управление в густом тумане, не свалился в глубокий овраг вместе со своим бульдозером «Алтай» — шептала она.

 

13 глава
Поцелуи в тумане

 

— Ты дура, пойми, наконец, я обязан ему не то что там дочерью, а своей собственной жизнью! Великий председатель товарищ Кокюталов абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуч спас меня, когда я на своём пикапе нечаянно сбил старуху на дороге. Ну, да, я был подвыпившим тогда, но эта женщина, божий одуванчик, сама виновата во всем. Вместо того чтобы сидеть дома, она шлялась по улицам на старости лет. Она скончалась на месте события, умерла. Подумаешь? Слезы, истерика, крики, вместо того, чтобы сказать мне спасибо, за то, что я помогал ей быстрее попасть в рай, куда она стремилась всю жизнь. Меня грозили посадить, запрятать в тюрьму на долгие годы, твари неблагодарные. Но мир-то, оказывается, еще не оскудел хорошими людьми. Один мужик подходит ко мне, смеется, тряся пузом, никак не может подавить свой смех. Обнимал меня по-братски и поблагодарил. Спасибо, грит, братан, что вручил. Не забуду, грит, во веки веков. Наконец, то мы избавились, грит, от нее. Я, грит, зять, а она приходится мне тещей. Однажды летом, грит, я выехал на пикник со своей семьей. Сидим, грит, на краю нашего огорода, где стояло пугало, сделанное из старых шмоток, вся в заплатках. Стоит пугало, задумчиво глядя вдаль своими глазами из-под помятой шляпы, сделанными из пуговиц. Руки его висят как колбаса сервелат советских времен. Волосы, грит, у него из рыжей соломы. Птицы стаями пролетали мимо нашего огорода, опасаясь, думая, что это живой дехканин. Вот сидим, значит, у костра, грит, жаря на костре шашлык из хлеба. Теща, грит, тоже стоит около нашей брезентовой палатки с нами и лопает жареный хлеб, непрестанно двигая своими вставными зубами. Я глубоко дышу, как хорошо, думаю, жить в этом прекрасном мире! Отдыхать на пикниках с членами своей семьи плюс с тещей!.. Потом, грит, во вес голос дико крикнул:
-Эхехехеееееееей! Я люблю тебя, мой родной край! Люблю твои просторы, таинственный шепот дождей и веселый шум зеленых деревьев на вольном ветру! Люблю ходить без зонтика под моросящим дождем, в промокшей до ниток одежде, по проселочной дорогой, когда сверкают молнии и гремит гром!.. Тут, грит, как будто на заказ, вокруг стемнело от внезапно появившихся в небо туч и, грит, началась гроза. Я еще сильнее обрадовался, глядя в небо, где, грит, сверкали молнии и гремели раскаты грома. Тут, грит, как начал лить дождь, и члены моей семьи побежали, грит, домой, так как негде было скрыться. Нашу брезентовую палатку снесло ветром. Члены, грит, моей семьи бегут. Теша тоже. Она, грит, бегала хромая на одну ногу, продолжая жевать ломтик жареного хлеба, беспрестанно двигая челюстями, словно суслик в степи, которая, грит, питается корнями растений. А дождь усилился и превратился в ливень. Через полчаса, грит, вода на реке поднялась, и началась наводнение. Вот тогда, грит, мне тоже пришлось бежать домой, то есть плыть против течения. Я, грит, с трудом подплыл к нашему дому, который, грит, уже скосился набок. Из окна в панике кричит моя жена и мои любимые дети. Теша тоже. Она проклинает меня, мол, это ты окаянный вызвал всё это природное бедствие. Я, грит, прекрасно знал о том, что в таких серьезных ситуациях не обойтись без ковчега. Потом, грит, взял из сарая нашего большого жестяного тазика, то есть корыта, в котором мы купались с моей женой после интима и иногда купали детей тоже. Это корыто мы, грит, шутя называли «Титаником», и я велел членам своей семьи, чтобы они немедленно сели в эту шхуну, так как нам срочно нужно отплыть от этой злополучной гавани в сторону открытого океана, где нам можно будет отыскать какой-нибудь тихий атолл или необитаемый остров для дальнейшего проживания. Мы, грит, сели, в ковчег. Я тоже. А как же, грит, иначе? Корабль дальнего плавания без капитана, это все равно ковчег без Ноя. Ну, грит, мы все расселись по местам. Вот, грит, только моя теща осталась за бортом, так как она было весом чуть ли не с полтонны. Ну, куда ей с таким весом-то, посуди, грит, сам. Ливень хлещет с диким шумом канадского водопада Ниагара, и я кричу: «отдать швартовый! Держать курс от 60 градусов северной широты до 19 градусов западной долготы, мол, мы отплываем! А теща, грит, моя приплыла с тяжелым огромным квадратным фронтовым чемоданом сталинских времен со сломанным замком, без рукоятки подмышкой, сделанным из фанеры, и кричит, ругает меня, стараясь, зацепится за борт нашего корабля! Я грю, куда прете, гражданочка! Вы что, не видите, что на шхуне дальнего плавания нет свободного места?! Все заняты! И я боюсь, что не найдется в трюме места для вашего огромного фронтового чемодана сталинских времен, сделанный из фанеры без рукоятки, который не закрывается! Если мы возьмём Вас на борт, то от перегрузки наш корабль может перевернуться, и мы утонем в пучинах этого бурлящего океана! А ну-ка от винта! Кому говорю?! — кричал я, махая лопатой, которую держал в руках, используя её в качестве весла. Но, теща моя, грит, отчаянно вцепилась за борт своими костлявыми руками как у покойников и старалась сесть на карету. Жена, грит, моя все помогала ей. А мне, грит, пришлось, пару раз стукнуть её веслом по куполу, ну я имею в виду, грит, лопатой. Теша моя от глухих тяжелых ударов, грит, потеряла сознание как бедный доверчивый дельфин на береговых водах, которого браконьеры стукнули бейсбольной битой по голове и, грит, моя теща тоже как тот наивный дельфин, утонула в бурлящей мутной воде. Наконец, грит, нам удалось избавиться от тяжелого груза, и я начал усердно грести, чтобы уплыть, как говорится от греха подальше. Но, грит, тут к великому счастью моей теши, ливень резко прекратился, и уровень воды начал снижаться. Через час, грит, наша жестяная шхуна села на мель. Смотрю, грит, моя теща вся в грязи с водорослями на шее и на ушах лежит, грит, на повороте у здании почтового отделения, как морской слон выкинутая на берег волной, во время, грит, сильного морского шторма. Жена моя побежала туда. Дети тоже. Ну, грит, думаю, блин, только этого не хватало. Теперь придется искать деньги на её похороны. Но, грит, не тут-то было. Гляжу, грит, она дышит, широко открыв рот, как рыба на разбитом в дребезги аквариуме, и даже, грит, открыла свои косые глаза. Ну, слава богу, что остались в живых, дорогая мама говорю я ей радостно. После этого, грит, она заболела. Перестала есть и заметно похудела. Думаю, грит, неужели рак? И тут, грит, в мою голову, взбрела уникальная идея. Я, грит, побежал в страховую компанию, чтобы заполнить нужные документы. Потом зашел в банк, ну, чтобы получить солидный кредит на имя моей тещи, в надежде, что когда она умрет, государство само заплатит за неё, учитывая смерть кредитора, исходя, из соображения гуманизма.. Я получил кредит, но теща, грит, моя вместо того, чтобы умереть, выздоровела и начала есть ещё с большим аппетитом, все чего можно употреблять в пищу. Мне, грит, казалось, что она даже заметно помолодела, набрав силу. А проценты с полученного мною кредита, грит, неумолимо росли. Я, грит, не знал, что делать. Однажды я застал её в полнолуние в саду, где, грит, она глядела на сияющий шар луны и читала какие-то магические заклинания. Самый раз, подумал я и, взяв, грит, двадцати пяти миллиметровую трубу, подошел к ней незаметно на цыпочках сзади и, грит, ударил по её голове изо всех сил. Раздался, грит, звук стука типа «Канг!» и труба согнулась буквой «Г», а она хоть бы хны. Не заметила даже. Сидит, грит, и читает заклинания. После этого мне не оставалось ничего, кроме как задушить тёщу этой самой… ну, струной узбекского дутара. Но этот способ, грит, тоже не помог. Туго натянутая струна дутара, оборвалась, а она, живая, улыбается беззубым ртом своим как морская касатка. Ну, вот сегодня она, грит, видимо, попала, в руки такого специалиста как Вы и отдала концы, слава, грит, Богу Всемогущему. Мужик тот вновь и вновь благодарил меня, плача от радости. Я говорю, не за что, чувак. После этого меня увезли в следственный изолятор.Но спасибо великому председателю товарищу Кокюталову абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча, что он купил прокуроров и судьей, отдав им мешок казенных денег из казны нашего колхоза «Тиллакудук», в виде взятки и, как говорится, шито-крыто. Закрыл казан уголовного дела, которое открыли на мою имю. Ты же сама видела собственными глазами, что меня оправдали и освободили прямо в зале суда. Ну, теперь подумай сама, как я могу отказать такому великому председателью товарищу Кокюталову Саласаримсак Гуслвожиб Тезактельбакезарувучу, когда эта историческая личность просит, чтобы наша дочь вышла замуж за сына его двоюродного брата? Наоборот, это для нас шанс, для того, чтобы сроднится с влиятельными и богатыми людьми нашего района. Только дурак отгоняет палкой птицу счастья, которая хочет вить гнездо на его дурной голове. Все, точка. Слово председателя товарища Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча, для меня закон! Я уважаю его больше чем своего отца родного! Короче, я ему обещал. А председатель, в свою очередь, дал слово покрыть все затраты свадьбы за счет казны нашего колхоза. Так что готовьтесь к свадьбе. Завтра сваты должны прийти. Смотри, чтобы не было никакой самодеятельности. Ты меня знаешь. Дзинь, топором по голове — и половина твоего тела здесь, а другая часть там — закончил свой рассказ Абдулджаббар.
Услышав эти слова, Рахила стала реветь, обнимая Хуршиду и поглаживая ей волосы.
— Чего ты плачешь а, курица ты безмозглая, чего ты ревешь, вместо того, чтобы радоваться?! — сказал Абдулджаббар.
— А, что, мне делать? Вы хотите, чтобы я смеялась?! Почему Вы, не посоветовавшись со мной, дали им обещание? Я плачу не за себя, а за нашу единственную дочь! Мы должны спросить у Хуршиды, хочет ли она выйти замуж за племянника председателя. Мы сначала должны узнать, как следует, изучить характер и поведение будущего зятя, узнать, чем он занимается, а потом принимать решение — плакала Рахила.
— Заткнись, сука! Ты кто такая вообще, чтобы обсуждать поведение племянника нашего многоуважаемого великого председателя товарища Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча, моего кумира?! Они порядочные люди! Я же сказал тебе, объяснил человеческим языком, что я обязан председателю жизнью! А ты, дура, опять за свое! Видите ли, я не посоветовался с ней! А зачем мне советоваться с тобой, ну скажи, сама? Ты же безмозглая ослиха! Это Восток, а не Европа или Запад, где родители ходят на поводке своих жен и детей! Если тебе не нравятся мои поступки, то — скатертью дорога! Езжай туда и найди себе какого-нибудь послушного ишака! А здесь я хозяин! О том, кто такой наш зять, узнаешь! Великий председатель товарищ Кокюталов абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуч сообшил мне, что на следующей неделе наши новые родственники намериваются отправить сватов, чтобы просить руки твоей дочери. Сказал, что сваты принесут собой фотографию будущего нашего зятя, поняла, дурья башка?! Все, т-ч-ка! — сказал Абдулджаббар и вышел. Рахила с Хуршидой долго плакали, обнимая друг друга. Потом Рахила неожиданно перестала плакать и, взяв за плечи дочь, заглянула ей в глаза горящим сумасшедшим диким взглядом.
— Есть идея. Вот что мы сделаем. Ты, доченька, пойди, посоветуйся с Султаном, и уезжайте вместе куда-нибудь. Я не хочу, чтобы ты стала несчастной. Пусть меня убьет этот тиран алкоголик. Я прожила свое в этом аду и, хватит. Я не хочу, чтобы и ты стала такой же, как я. Одной жертвы достаточно! Где Вы бы ни были, живите счастливо и свободно! — благословила Рахила.
— Нет, мамочка, я не могу оставлять тебя в этом аду! Я не хочу, чтобы отец колотил тебя из-за меня! Не могу пожертвовать тобою, милая! Такое счастье мне не нужно! Да я лучше возьму веревку с мылом и повешусь!- плакала Хуршида.
— Нет! Даже не думай об этом. Самоубийство — это грех! Ты хоть думаешь о том, что станет с Султаном после того, как он услышать о твоей смерти?! А я? Как я буду жить после всего этого?! Ты хочешь, чтобы я с ума сошла?! О, Боже, помоги и укажи нам дорогу истины! — рыдала Рахила.
— Ты права, мам, — сказала Хуршида. Лучше я сейчас же пойду к Султан-аке и, расскажу ему обо всем. Он у меня умный, и мы вместе придумаем что-нибудь. Только ты не плачь, договорились? Обещаешь? —
— Рахила кивала головой в знак согласия, вытирая слезы платком. Одевшись потеплее, Хуршида вылетела во двор и, выйдя на улицу, побежала в сторону полей. Хуршида была рада, погода была туманная, и она могла бежать, не показываясь односельчанам, которые любят распространять слухи. Она бежала, спотыкаясь, сквозь туман и плакала на бегу. Услышав рев бульдозера, Хуршида побежала ещё быстрее, чтобы скорее поделится с Султаном страшной вестью о ее помолвке. Звук мотора давал ей ориентир, и, наконец, Хуршида увидела тусклый силуэт трактора, который пахал землю, освещая туманное поле своими зажженными фарами. Бежать по вспаханному полю было трудно. Поэтому Хуршида бежала, спотыкаясь почти на каждом шагу, иногда на четвереньках. Приблизившись к бульдозеру, она закричала:
— Султан-ака, остановите-еесь! Слышитеее, постойте-ее?! Но Султан из-за шума мотора не слышал ее криков и ехал дальше. Он увидел Хуршиду только тогда, когда повернулся, чтобы узнать, как идет борозда. Увидел её, он обрадовался. Остановив свой бульдозер, он заглушил мотор и спрыгнул с кабины, радостно улыбаясь.
— Какие ветры принесли Вас сюда, на поле разлуки и одиночества, о, Госпожа Хуршидаханум мадам де ла маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа! — сказал он, шагая в сторону Хуршиды семимильными шагами. Подойдя ближе к девушке, он перестал улыбаться
— О, Госпожа Хуршидаханум мадам де ла маркиза ла тумбала неже пасе суа э фасеблу манежа, почему плачем? Кто Вас обидел? Вы назовите только имя, и я отрежу ему уши -сказал он. Хуршида не смогла выдержать слезы и со слезами на глазах, бросилась в объятия Султана.
— Ну не плачьте, Хуршида, объясните, что случилось? Неужели дядя Абдулджаббар?… А что с тетей Рахилой? — спросил Султан, обнимая ее и поглаживая ей плечи.
— Нет, Султан-ака, дело обстоит еще хуже! — сказала Хуршида.
— Да что Вы? Третья Мировая, что ли, началась? .
Да нет! Замуж меня отдают! Отец, оказывается, обещал отдать меня замуж за племянника председателя нашего колхоза товарища Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча. А племянника председателя я даже во сне не видела! -плакала еще сильнее Хуршида.
Услышав это Султан замер на миг.
— Ну, и дела… — с трудом проговорил он. Потом ухватился за грудь:
-Ох, что-то у меня голова опять закружилась. Давайте присядем — сказал он.
Они присели. Хуршида все плакала, положа голову на плечи Султана. А Султан, не знал, что сказать и молча глядел в туман, потупив взгляд. Потом, сняв шапку, вытер слезы с глаз, которые появились у него на глазах. И, чтобы подавить горечь в сердце, глубоко вздохнул и, глотая слезы, спросил:
— Ну, что теперь будем делать?
— Не знаю, Султан-ака, не знаю. Мама моя сказала, что мы с Вами должны сбежать куда-нибудь. Пусть, грит, твой отец колотит меня. Беги, грит, дочка со своим любимым парнем, живите свободно и счастливо. Но я не хочу, чтобы отец бил ее из-за меня. Как я могу быть счастливой за счет несчастья своей мамы, которую я люблю больше жизни? — продолжала плакать Хуршида.
— Нет, это не выход. Не плачьте, Хуршида.Слезами горю не поможешь. Я подумаю. Впереди у нас есть еще дни и недели, а может и месяц. Ну, хватит, перестанете плакать. Давайте-ка, я вытру Ваши слезы — сказал Султан и стал вытирать ей слёзы пальцами. Хуршида схватила грубую руку Султана и начала целовать её.
— Султан-ака, милый мой, любимый, подумайте. Вы же у меня умница. Я верю, что Вы обязательно найдете выход из этой ситуации — сказала она. И обняв за шею Султана, стала целовать его в лицо в губы.
— Хорошо, моя несравненная, хорошо — сказал Султан и тоже страстно стал целовать Хуршиду в губы. Они долго целовались в тумане.

 

14 глава
Идея

 

Долгие осенние ночи, туман и молчаливая глухая тишина. Призрачные силуэты домов и деревьев растворяются в тумане, и окрестность медленно начинает плыть, словно в молоке. Хуршида ухом улавливала отдаленный рев одинокого трактора, и далекий глухой лай собаки. Она долго лежала в своей комнате, думая о Султане, и ей очень хотелось встать и идти на поле, к своему возлюбленному парню, трактористу Султану, который работает в одиночестве на своём бульдозере. Она решила почитать книгу перед сном и взяла сборник рассказов великого писателя Абу Девара Дармияна. Его рассказ «Скворечник» начинался такими словами.

От всеобщей облавы новой власти спас меня мой скворечник. То есть, видя, что я живу в скворечнике, люди считали меня ненормальным человеком, и власти освободили меня от срочной службы в армии.Царила тогда поздняя осень.День был морозный.Голые ветки деревьев гудели на холодных ветрах.
К вечеру запахло снегом, и ровно в полночь крупными хлопьями начал падать снег. За окном гудела метель. Снежинки летели, кружась в вальсе, то роем подлетая, как белые мотыльки к окнам, то резко взмывая ввысь.Опустевшие полуночные безлюдные улицы, деревья, крыши домов, парки и бульвары, дубравы и рощи заснули в белой тишине, похожей на сновиденье. Снег падал, шепча таинственную молитву тишины. Вокруг было светло от снегов, как в белые ночи.Снежняя мгла освещала мне душу до самого дна, словно подлунного колодца. Это ночь напоминала мне прачечную больницы начало двадцатого века, где санитарки на натянутые веревки развешивали стиранные наволочки, простыни и белые халаты. Я лежал на самодельной кровати в своем трехкомнатном скворечнике, глядя через окно на падающий снег. Я чувствовал себя одним единственным живым человеком в мире так как народ спал крепким сном такой белой тишине, что можно было услышать шепот падающих снежинок.Сквозь снежных хлопьев в метели я увидел светящиеся окна скворечника, в котором располагалась библиотека, где работала девушка по имени Бахоршамол Ойшуъланафис Гузалгультозан.Я открыл люк и вышел из скворечника. Спустившись, я направился, спотыкаясь в снегу, в сторону скворечника, где была расположена библиотека. Поднявшись по скрепучей лестнице, я постучал в дверь, которую открыла красивая библиотекарша по имени Бахоршамол Ойшуъланафис Гузалгультозан.

— Здравствуйте, Бахоршамол Ойшуъланафис Гузалгультозан! — сказал я, вытирая и стряхивая сапоги у порога.
— А, это Вы сосед? Ну, заходите — сказала госпожа Бахоршамол Ойшуъланафис Гузалгультозан, приветливо улыбаясь. Зайдя в скворечник библиотеки, я сразу почувствовал запах книг и подошел ближе к стеллажам. Бахоршамол Ойшуъланафис Гузалгультозан присела в свое кресло и принялась писать что-то в карточку. Её густые черные нежные волосы падали с её нежных плеч, касаясь стола.
— Ну, какие книги мы намерены читать, дорогой сосед? — спросила она, не отрываясь от работы. В её нежной руке ручка качалась словно пьяная. Её длинные белые гладкие тонкие и нежные пальчики рук, гладкая шея и подбородки с младенческой кожей, некрашеные губы, напоминающие лепестки роз, васильковые глаза, белоснежные зубы, чарующая улыбка сводили меня с ума.
-Дорогая соседка Бахоршамол Ойшуъланафис Гузалгультозан, у Вас есть роман писателя Кардинала Шарль Корбурана «Тишина в тумане»? — спросил я.
— Да, конечно, есть! Вот она лежит на моем столе! Это не только карона нашей библиотеки, но и моя любимая настольная книга! Представляете, я её всегда ношу с собой прижимая к груди, читаю вновь и вновь и никак не начитаюсь. Читаю даже тогда, когда кушаю, перелистываю ее страницы, и они шуршат, словно опавшие осенние листья. Если не прочитаю её на ночь перед сном, то я не могу засыпать. Каждый раз, когда читаю этот роман, я плачу, роняя слезы с глаз в подушку. А в некоторых местах смеюсь громко и долго, приложив подушку ко рту, чтобы соседи в других скворечниках не проснулись в полночь, когда тихо бродит по небу одинокая луна и горят далекие звезды. Читать такие книги на ночь одно удовольствия. Какой роман, Боже мой! Какой великий писатель этот со звонким именем, Кардинал Шарль Корбуран! Персонажы, словно живые: бедный пастух, главный герой романа Мустафа Сахиб Сулейман Кербалаи и его возлюбленная красавица Сабо Зульфипаришан! Как они любят друг друга, как они встречаются под яркой луной на краю поля и как они целуются, лежа на стоге сена, как на мягкой, скрипучей, спальной кровати! Хотя писатель не описывает романтические пейзажи, но я, читая это произведение взахлеб, начинаю чётко улавливать монотонные стрекотания сверчков, дружное кваканье лягушек в пруду, далекий и глухой лай собак и, конечно, чувствовать райский аромат душистого клевера под луной, где на стоге сена целуются влюбленные Мустафа Сахиб Сулейман Кербалаи и несравненная Сабо Зульфипаришан. При всем этом я пристально гляжу на усыпанную звёздами бесконечность, на Млечный путь, который мерцает в сонном небе, как младенец в колыбели. Дело этим не кончается. Мне начинают сниться персонажи романа «Тишина в тумане» моего любимого писателя мосье Кардинала Шарль Корбурана. Я вижу, как наяву, одинокого пастуха Мустафа Сахиб Сулеймана Кербалаи, который пасет стадо диких сайгаков и тапиров в степи, где колышется море шелковистой ковыли. Он сидит на одном из тапиров и скачет по степи, гоняя длинным кнутом огромное стадо, которое бежит, кружась, и выглядит как гигантский водоворот. Под копытами тапирей и сайгаков гремит и дрожит бескрайняя степь. Одинокий пастух Мустафа Сахиб Сулейман Кербалаи продолжает скакать голопом на тапире с большой скоростью, упрямо и беспрерывно думая при этом о своей возлюбленной Сабо Зульфипаришан и её словах. Отец Сабо Зульфипаришана сказала, поглаживая ей волосы и боясь уронить дрожащие слезы в глазах:
— Доченька, я не могу выдать тебя замуж за Мустафа Сахиб Сулейман Кербалаи. Потому что он пастух и пасет в степях огромные стада диких сайгаков и тапирей бесплатно. Я, сама знаешь, простой человек, который делает пугало для огородов из старых рваных одежд. Знаешь я иногда горько плачу один, на краю осенних рисовых полей у ног пугала, которое сам сотворил из тряпья и соломы. Плачу, говоря им:
— О, мои пугала, вы никогда и ничего не просили у меня! Я знаю, в мире вас много! Но в отличие от людей, которых сотворил Бог Всемогущий, вы никогда не обманываете друг друга, не воюете между собой и не убиваете никого, даже муху, не разрушаете города ради выгоды, сделав себе флаг из красивых ложных лозунгов! Мы, то есть люди, которых сотворил Бог, просим у своего Творца каждый день деньги, золото бриллианты и власть! Вот гляжу на вас и думаю о другом. О политическом пугале мира, которое томится в глубоких шахтах на территориях всех ядерных держав. С помощью ядерного пугала люди пугают самих себя. А твой пастух Мустафа Сахиб Сулейман Кербалаи даже понятия не имеет о пугалах. Гоняет себе сумасшедшую стаю сайгаков и тапиров по бескрайной степи с длинным свистящим кнутом.
Услышав такие слова, бедная Сабо Зульфипаришон, зарыдала и вылетела на улицу. Она бежала, крепко прижимая к груди роман-бестселер «Тишина в тумане» великого писателя современности Кардинала Шарль Корбурана и плакала. Она спешила в сторону степи, где пас стадо диких сайгаков и тапир его возлюбленный Мустафа Сахиб Сулейман Кербалаи, сидя галопом на тапире, погоняя длинным кнутом гудящее и вращающее, словно гигантский водоворот, стадо степных тапир и сайгаков. Когда она дошла до степи, её увидел издалека пастух Мустафа Сахиб Сулеймана Кербалаи и, примчался на своем тапире. И они крепко обняли друг друга.
— Пришла, моя несравненная! Как я соскучился по тебе! — сказал пастух Мустафа Сахиб Сулейман Кербалаи, целуя Сабо Зульфипаришан в губы, в глаза, в подбородок и в шею.
— Я тоже соскучилась по тебе, дорогой мой пастух Мустафа Сахиб Сулейман Кербалаи! Я не могу жить без тебя! Я просила благословления у своего отца, но мой отец отказал. Не могу, грит, доченька выдать тебя замуж за пастуха Мустафа Сахиб Сулейман Кербалаи, который не имеет понятия о пугалах. Он, грит, умеет только гнать стадо сайгаков и тапиров в бескрайных степях с помощью длинного и свистящего кнута. Скажи, мой милый, Мустафа Сахиб Сулейман Кербалаи, почему судьбы людей в жизни не похожи на судьбы персонажей романа «»Тишина в тумане»» нашего любимого писателя Кардинала Шарль Корбурана?! Ведь в романе написано всё по-другому? Почему ты стал пастухом как персонаж этого романа, который я всегда ношу с собой и читаю до дыр? Что теперь будем делать? — плакала Сабо Зульфипаришан.
— А я не пастух по профессии — сказал Мустафа Сахиб Сулейман Кербалаи.
-А кто ты тогда? — удивилась Сабо Зульфипаришан.
— Не скажу. Потому что ты не поверишь — ответил Мустафа Сахиб Сулейман Кербалаи.
— Нет, ты скажи — настаивала Сабо Зульфипаришан.
— Ну, хорошо -сказал Мустафа Сахиб Сулейман Кербалаи и продолжал — только обещай мне, что ты не упадешь в обморок.
— Договорились — сказала Сабо Зульфипаришан.
— Тогда слушай. Я тот самый писатель, который написал роман «Тишина в тумане» под псевдонимом Кардинал Шарль Корбуран! То есть я — твой любимый писатель, который написал эту книгу, которую ты всегда носишь с собой и читаешь до дыр. Дай мне эту книгу, я напишу автограф тебе на память — сказал пастух степных сайгаков и тапиров Мустафа Сахиб Сулейман Кербалаи. От такой новости, у бедной Сабо Зульфипаришан закружилась голова, и она упала в обморок. Вот такая вот интересная книга, роман моего любимого писателя Кардинала Шарль Корбурана — сказала библиотекарша Бахоршамол Ойшуъланафис Гузалгультозан.
— Нда-ааа, дейтсвительно, роман, захватывающий и головокружительный -сказал я, украдкой бросая взгляд на упругие полуобнаженные груди библиотекарши Бахоршамола Ойшуъланафис Гузалгультозана. Вот такие дела у меня, дорогая. На этом я ставлю точку. До новых письменных встреч.
С уважением, Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч.
На самом интересном месте рассказа Кардинала Шарль Корбурана, Хуршида уснула.
Ее будила Рахила и начала говорить.
— А, у меня между прочем, уникальная идея — улыбнулась Рахила.
— Какая идея? — поинтересовалась Хуршида.
Рахила, понизив голос, прошептала в уши Хуршиды.
— А что если, я тоже убегу с вами а? Жили бы втроем счастливо и свободно там, где нас не может найти твой отец — сказала она.
— А что, неплохая идея. Гениально! Почему мы раньше об этом не подумали, Да, убежим втроем — сказала Хуршида, радуясь. После этого они всю ночь готовились к побегу, собирая нужные вещи в тюки. Утром, проводив Абдулджаббара на работу, Рахила с Хуршидой закрыли дом на замок и осторожно вышли на улицу. На улице по-прежнему было туманно, и это погодное условие как раз поспособствовало им. Они спешно шли сквозь туман в сторону поля, скрываясь от посторонных глаз.
— Узнав о нашем плане, Султан-ака обрадуется — предположила Хуршида, идя быстрым шагом.
— Да, я тоже так думаю — сказала Рахила и продолжала:
— Я не убегаю от твоего отца, нет, я давно перестала бояться его. Думаю только о тебе, доченька. Я готова умереть, увидев тот день, когда ты найдешь свое счастье. Зачем мне родниться с богатыми чиновниками, если ты не любишь того парня, за которого выйдешь замуж? Дело не в деньгах и не в роскоши — проговорила она.
Теперь Рахила с Хуршидой с трудом зашагали по борозде, среди пластов. Они шли долго, потом остановились и внимательно прислушались к тишине. Если бы ни молчаливый туман, они бы увидели бульдозер Султана, даже если он чинил его где-то. А тут они двигались вслепую.
— О, Господи, тут нет Султан-аки. Или сегодня для него выходной? А, вдруг он… Дай Бог чтобы он не заболел — сказала Хуршида.
— Может, он где-то ремонтирует свой трактор. Или спит сидя в кабине бульдозера. Нелегко человеку целыми ночами работать да еще в густом тумане, один. Даже робот, и то ломается на такой адской работе. Ты, позови его, доченька. Если он услышит твой голос, то обязательно откликнется — посоветовала Рахила.
— А что, можно и позвать, так как на этих полях сейчас никого кроме нас нет -сказала Хуршида и начала кричать, зовя своего возлюбленного парня.
— Султан-акаааааа! Аааа, Султан-акааааа! Где Вы?! Отзовитесь, мы с мамой пришли! У нас есть очень хорошая идея! — кричала она, но Султан так и не откликнулся.
Наконец, они поняли, что Султана на этом поле нет. Хуршида, потеряв надежду, бросилась в объятья своей мамы и снова горько заплакала. Рахила тоже.

 

15 глава
Невеста тракториста Султана Хурхур Рейхан

 

Хуршида пошла в тракторный парк колхоза, чтобы разузнать, куда пропастился Султан в эти дни. В ходе недавнего разговора он говорил, что живет в самом тракторном парке. Зайдя в тракторный парк, Хуршида обратилась к диспетчеру и услышала страшную весть, которой она опасалась больше всего. Оказывается, Султан уехал, то ли в Ташкент, то ли в своё родное село «Туямуюн». Услышав это, Хуршиды почувствовала сильное головокружение и, чтобы не упасть, она прислонилась к стене. Диспетчер продолжал объяснить:
— Парень был хороший веселый умный, и мы всем коллективом уважали его. Спросили причину его ухода, но он не хотел нам говорить об этом. Собрал свои вещи, попрощался с нами и уехал. Только… простите, девушка, Вас Хуршидой зовут? — спросил диспетчер.
— Да, а что? — содрогнулась Хуршида, подумав, откуда этот диспетчер знает ее имя.
— Дело в том, что Султан перед уходом сказал мне по секрету, шепча мне в ухо, что он мне верит как самому себе. Потом попросил, чтобы я передал Вам вот этот конверт. Не бойтесь, я никому об этом не скажу. Конечно, я не хочу вмешиваться в ваши внутренние дела, но лично мне Султана жалко. Такой веселый жизнерадостный парень, юморист, и вдруг, улыбка на его лице угасла, словно перегоревшая лампочка, эх… Вот возьмите, в целостности и сохранности и поверьте, я не вскрывал этот конверт. Может, он оставил Вам свои координаты — сказал диспетчер, передавая конверт. Улыбаясь сквозь слезы, Хуршида поблагодарила диспетчера, и взяла конверт трясущейся рукой. После этого она вышла из диспетчерской. Хуршида шла по тротуару и все плакала, прижимая конверт к груди. Чтобы не попадаться людям на глаза, она пошла по краю поля, где извивалась тропа, словно змея, до самого полевого стана. Когда Хуршида пришла в полевой стан, там не было ни души. Она села за самодельный полевой стол, расположенный под акацией, которая цветет весной. В эту минуту письмо Султана казалось ей бомбой замедленного действия. С другой стороны оно обнадеживало ее. Она осторожно вскрыла конверт и вынула из него письмо. Хуршида узнала знакомый почерк Султана и принялась читать.
Здравствуйте, Хуршида!
Прежде всего, я хочу просить прошения у Вас и у Вашей мамы, тети Рахилы, за то, что, не посоветовавшись с вами, я принял самостоятельное решение, и уезжаю. Я долго думал, но не мог найти выхода из сложившейся ситуации, кроме как уехать, чтобы не мешать Вам и Вашей семье. Хуршида, Вы умная девушка, подумайте сами, ну допустим, мы с Вами сбежим куда-нибудь. Вы думаете, что этим все проблемы решатся? Нет, конечно. Если не Ваш отец, то люди председателя Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча обязательно разыщут нас, хоть из-под земли. Это однозначно. То есть у них длинные руки. Я не боюсь за себя, боюсь только за Вас и за Вашу маму. Видимо, это судьба, и ее мы с Вами не в силах изменить. Здесь мое присутствие принесет Вам и Вашей семье только вред. Я не хочу, чтобы из-за меня проклял Вас Ваш отец и Вы горели в аду на том свете.Проклятия отца это конец для человека! Жить с проклятием отца не имеет смысла.А я хочу чтобы Вы были живы и Ваша мама, тетя Рахила. Да я люблю Вас, и Вы это знаете. Но это не дает мне права жертвовать Вами и Вашей мамой. Наоборот, за Вас, за жизнь тети Рахилы и за нашу любовь должен пожертвовать собой я. Я прекрасно понимаю Вас и Ваше положение, понимаю, что Вы тоже испытываете адское мучение, душевную боль, невыносимую духовную пытку, которые испытываю я. Но эти мучения ничего в сравнение мучениями и пытками настоящего ада.Пусть меня разъедают заживо черви разлуки, я готов к этому ради того, чтобы уберечь Вас от гибели. Кто знает, может сам Бог решил испытать наше терпение. И нет у нас другого пути, кроме как помирится с судьбой, которая предначертана самим Всевышним Богом. Я больше всего боюсь сойти с ума от тоски и скуки без Вас. Душа моя плачет как скрипка, как ветер в степи, как удод на полях.
Я Вас никогда не забуду, Хуршида и буду любить Вас вечно! Вы останетесь в моей памяти как белая акация, которая весной самозабвенно расцветет у полевого стана! Хуршида, я прошу Вас напоследок — если Вы действительно любите меня, то смиритесь с судьбой и выйдите замуж за парня, за которого хочет выдать Вас Ваш отец. Потому что дядя Абдулджаббар обещал, дал мужское слово, этому председателю Кокюталову абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувучу. Это очень важно с точки зрения чести и достоинство мужчины. Вы должны смириться с судьбой, хотя бы для того, чтобы не поставить под удар жизнь Вашей мамы, которая родила и вырастила Вас. Если Ваша любовь в отношение ко мне искренние, то Вы найдете в себя силу и будете стараться преодолеть горечь разлуки. Вот увидите, пройдут годы — и постепенно отпустит Вас тот духовный голод, та страшная нужда, имя которой — разлука. А любовь наша останется в наших сердцах как первый снег, как нетронутый уголок райского острова, куда не ступала нога человека, где на песчаном берегу не будет никаких следов, кроме наших с Вами. Береговые волны будут целовать при луне те любовные признания, которые мы писали когда-то с Вами палкой на песке. Это будет нашим тихим причалом под луной, куда мы мысленно приплывем, и, сидя под белой акации, будем безмолвно глядеть на сияющую над морем воспоминаний луну, прислушиваясь к шелести прилива волн. Любовь наша останется на берегах нашей памяти той цветущей белой акацией. Это мое первое и последнее письмо. Хотите — порвите ее на куски и бросьте на ветер, словно лепестки цветков той белой акации, хотите — сожгите, как жгут осенние листья тополей и кленов, что растут у полевого стана, где мы впервые познакомились, хотите — сохраните на память, и не ищите меня. Всеми силами постарайтесь забыть меня.

Будьте счастливы и живите долго.

С самыми наилучшими пожеланиями,
тракторист Султан Ултанович.

 

Прочитав письмо, Хуршида заревела, трясясь всем телом, причитая:
— Боже, что это такое? Сам подарил мне счастье и сам же отнял его у меня! Как я теперь буду жить дальше, Господи?! Как мне теперь выбраться из этой ямы?! Он уехал, бросив меня…Нет, и не надейся, неверный альфонс, я тебя никогда не прощу! Если бы ты подождал хоть немножко, мы бы вместе с моей мамой, втроем бы уехали! — плакала она. Потом вдруг она резко перестала плакать, глядя в туманное поле пустым взглядом. Глаза её опустели, как пара гнёзд улетевших на юг птиц. Для нее жизнь потеряла свой цвет, вкус и всякий смысл. Время тоже остановилось. Теперь ей было все равно. Как будто душа, покинув ее тело, улетело куда-то в неведомую даль и летит все дальше и дальше, безвозвратно, словно встревоженная ночная птица. Хуршида встала с места и пошла проселочной дорогой сквозь туман, со скомканным письмом в руке и не заметила, как пришла домой. Увидев её побледневшее лицо и бессмысленные пустые глаза, Рахила испугалась.
— Что с тобой, доченька? Только не говори, что тракторист умер — сказала она. Хуршида обняла маму и сказала.
— Нет, мама, случилось более страшное, чем его смерть… Он уехал — заплакала Хуршида.
— Что ты говоришь?? Кто тебе сказал, что он уехал? Нет, этого не может быть. Это злые люди устроили розыгрыш, сообщив тебе ложную весть — сказала Рахила. Хуршида показала ей скомканного письмо Султана.
— Вот в этом письме все сказано — прослезилась она снова, обессилено присаживаясь на стул.
Разгладив скомканное письмо, Рахила начала читать, все шире и шире тараща глаза на каждой прочитанной строке. Прочитав письмо, она тоже инстинктивно помяла письмо в комок.
— Как я радовалась а, ой, как я надеялась, думая, что вы будете счастливы. А вышло наоборот. Мы опоздали. Это я виновата во всем. Идея с отъездом пришла мне голову слишком поздно. Пораньше надо было думать об этом, пораньше. О, Боже, до чего мы такие неудачливые! — говорила Рахила шепотом, со слезами на глазах.
— Доченька, ты сильно не горюй, лучше, иди в свою комнату и приляг, отдохни немножко, соберись мыслями. Плакать бесполезно. Сколько не плачь, сколько не терзай себя, все равно не можешь повернуть вспять воду в реке, которая утекла. Упущенного невозможно вернуть… С этими словами Рахила помогла Хуршиде раздеться. Хуршида шагала, не глядя под ноги, словно лунатик, который спит на ходу. Она зашла в свою комнату и бросилась на кровать и закрыв свою голову подушкой, горько зарыдала. Рахила поглаживая ей распушенные волосы, тоже плакала. Хуршида лежала там до самого вечера, и даже не хотелось ей есть свой ужин, несмотря на просьбу и мольбу своей мамы. Она закрылась в комнате, попросив мать не беспокоить её. Ночью Хуршиде снова приснился тракторист Султан. Он был в черном смокинге. Аккуратно причесанный, бритый, свежий как огурчик, с сигарой в зубах, сидел он за полевым столом под белой акацией у полевого стана. Рядом с ним сидела невеста в белом подвенечном платье, тощая, с чересчур длинной шеей, с большими, как у долгопята, глазами, с вздутым лбом, напоминающим планетарий, с длинными и костлявыми руками и большими тонкими ушами, похожими на уши летучей мыши. У нее был большой рот, но губы были тонкие. За другими столами сидели пьяные гости, многие из которых плясал председатель колхоза Кокюталов абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуч на танцевальной площадке, вскидывая брови, двигая шеями и шевеля задницами в такт музыки. Над женихом и невестой шевелились гроздья белой акации, нежно колыхаясь на весеннем ветру. Официанты наливали гостям молдавское вино «Изабелла» в хрустальные бокалы. Летели пробки от шампанского, шум гам, звонкий женский смех, мужской хохот, одним словом — веселье. Только Хуршида стояла в сторонке тихо плача. Пройдя сквозь толпу, она подошла к главному столу, где сидели жених и невеста, то есть Султан со своей спутницей жизни.
— Ну, здравствуйте, Султан-ака! Женитесь да? А я? Мы же с Вами любили друг друга. Строили планы на будущее и Вы кажется поклялись жениться на мне во что бы то ни стало. А Вы оказались самым настоящим аферистом. Взяли и бросили меня! Оказывается, Вы каждый день меняете девушек как носки! Как Вам не стыдно?! — сказала она.
Султан посмотрел на Хуршиду с удивлением и, закуривая кубинскую сигару, сказал:
— Я не понимаю, госпожа, кто Вы такая, что-то я не припоминаю. У меня другой девушки нет, и не было. Я люблю только ее, передовую механизаторшу, красавицу Хурхур Рейхан! Кем бы Вы ни были, я должен Вас предупредить не об ответственности за клевету, а о том, что невеста моя долгие годы занималась рукопашным боем в подвале Отдела Внутренних дел, и что у нее черный пояс по каратэ. Она мастер спорта по джиу-джитсу. Если честно, я сам боюсь ее. Я бы советовал Вам меньше пить спиртного. Такие дебоши ни к чему хорошему не приведут! — сказал он.
— Какой Вы мерзкий человек, Султан-ака! Вот Вам! — сказала Хуршида и, схватив за край скатерть, резко потянула на себя. В результате всё, что находилось на столе, свалилось в землю. Хрустальные бокалы разбились вдребезги. Фарфоровая ваза тоже разбилась ровно на две части. Красивый букет пурпурных роз с длинными стеблями разлетелся в разные стороны. Разгневанная невеста Султана мадмуазель Хурхур Рейхан одним прыжком оказалась на столе.
— Милая, Хурхур Рейхан! Опомнись, дорогая! Не поддавайся провокациям! Это деревенская девушка не достойна твоего гнева! Не стоит пачкаться кровью этой малограмотной деревенщины. О, моя дивная роза! Остановись, ради нашей любви! — крикнул Султан.
Но Хурхур Рейхан не послушалась Султана и с боевым кличем набросилась на Хуршиду. Началась драка двух разъярённых женщин.
— Ну, теперь тебе конец, Хурхур Рейхан! Я тебя нокаутирую! — сказала Хуршида, цепляясь руками в ее волосы, дергая её за кучерявые волосы, но когда волосы Хурхур Рейхан оторвались, и обнажилась ее, лысая голова, которая стала похожей на куриное яйцо, Хуршида испугалась. В холодном поту, от страха, она проснулась.

 

16 глава
Тупые удары, нанесенные гаечным ключом

 

В дом Рахилы пришли веселые толстые богатые сваты с золотыми коронками в зубах, еле проходя через узкие, скосившиеся, неокрашенные ворота из наструганных досок.
— Добро пожаловать дорогие гости, заходите, заходите, мархабо, милости просим — сказала Рахила, здороваясь с ними и приглашая их в дом. Одна из сватов, женщина с толстым задом, начала издеваться.
— Ой, зачем вы нас ведете в курятник, будущая родственница, лучше здесь посидим, под открытым небом — сказала она.
Другая женщина подхватила ее слова и тоже стала иронизировать.
— Да, что ты, Сарвигуль, это не курятник, а, наверно конюшня нашых новых богатых родственников, в которой держат арабских скакунов «Карабайр», каждый из которых стоит более миллионов долларов США — усмехнулась она.
— Да нет, уважаемые гости, какой курятник, какая конюшня, это и есть наш дом, где мы, собственно, и живем всей семьей. О каких скакунах вы говорите? У нас не то, что скакуна, даже ишака нет. Мы живем очень скромно, и я этого не буду скрывать от вас, дорогие гости. Если Вам неудобно, то… — сказала Рахила.
— О нет, нет, будущая родственница, мы пошутили. Мы зайдем, конечно, в Вашу хижину — сказала другая сваха.
Они зашли в дом и сели на курпачу (на матрасы) и, читая молитву по обычаю, сделали амин, проводя ладонями по лицу. Они разговаривали, глядя на низкий потолок, опасаясь, что он может обрушиться на их головы. Толстая сват с толстым задом, с золотыми коронками в зубах и с двойным подбородком начала говорить:
— Я обожаю такие избушки. У нас был дальний родственник, который жил на краю пустыни «Мирзачол» со своей небольшой семьей. Сидим однажды у них в избушке вроде этой хижины, на глиняном полу, и жена нашего родственника положила еду в консервную банку и позвала кого-то по имени, глядя в щель глиняной стены. Я думала, она зовет свою кошку. Оказывается, она звала на ужин ежа, представляете? Ёж поел и прогулялся немного, бегая быстро маленькими ножками и шелестя своими иголками. Он побегал вокруг нас, и ушел к себе. После ужина нам постелили пастель на плоской крыше глиняной хижины. Лежим, на ватных курпах, глядя в звездное небо пустыни и на ярко сияющую луну. Вдалеке, за песчаными барханами, где растут саксаулы, выли голодные шакалы. Под курпой было жарко и душно. Беспрестанно кусали то ли блохи, то ли вши, не знаю. Мы исчесали все свои тела. Снаружи не давал спать гудящий черный рой кровожадных комаров. Их было так много, что мы не успевали отгонять их, только шлепая себя как сумасшедшие. Ужас! Самая страшное случилось потом. Как это случилось, не знаю, но на мою корпачу забралась большая мерзкая летучая мышь с отвратительными кожаными крыльями без перьев. Я дико завопила в ужасе, плачу в страхе, чуть не упала с плоской глиняной крыши избушки нашего дальнего родственника из пустыни «Мирзачол» — сказала она, смеясь, тряся пузом и двойным подбородком. Другие сваты тоже засмеялись, сверкая золотыми коронками в зубах. Потом они, сделав серьезный вид, перешли на деловой разговор, прося руки Хуршиды за племянника председателя товарища Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча. При этом они восхваляли парня, говоря, что он не пьет, не курит, не играет в азартные игры и так далее.
— Вот фотография нашего племянника Патхиллы — сказала та толстая сваха, передавая фотографию Рахиле.
Рахила взяла фотографию и пообещала подумать об этом предложении и, разломав хлеб, разложила куски на достархан, на котором было разложено много сладостей варении и фруктов. Разговор между ними продолжился за чаепитием.
После того как ушли сваты, Рахила долго глядела на фотографию будущего зятя. Парень был на вид симпатичный, и ей показалась, что он умный, культурный и порядочный. Рахила поспешила показать фотографию Хуршиде. Но даже краешком глаза она не хотела взглянуть на фотографию парня.
— Доченька, смотри, парень-то, на мой взгляд, ничего. То есть нормальный, симпатичный. Слышишь, Хуршида, у меня на ум пришла уникальная идея, и на сей раз я надеюсь, мы не опоздали. Ты, доченька, выйди замуж за этого парня, и таким образом мы отомстим Султану за то, что он бросил тебя и уехал, даже не попрощавшись. Пусть этот Султан тракторист, аферист сгорит в адском пламени ревности! Мы ему покажем, как бросать девушку, которая любила его и верила всем сердцем! Ты больше не плачь, доченька. Этот негодяй не достоин твоих слез! Ты тут плачешь денно и нощно, а он гуляет где-то в Ташкенте с другой девушкой, которая учиться вместе с ним, в одном курсе и в одной группе. Кто знает, может он успел даже жениться, и скоро у них появится ребенок. Этот негодяй, небось, смеется в объятиях своей жены, а ты тут медленно сходишь с ума. У тебя слезы наверно кончились. Дальше зрачки твоих глаз засохнут, и ты можешь ослепнуть. Гляди, как ты похудела! Не будь наивной, доченька. Ты должна бороться и наказать того мерзавца тракториста своими успехами, пусть даже это будет не по любви! Ты хоть один раз взгляни на фотографию будущего своего жениха. Он просто красавец. Вот поживешь с ним месяцев два, и забудешь того негодяя навсегда.
— Да? Ты так думаешь, мама? Но я боюсь, что не смогу привыкнуть к другому парню, и вряд ли я смогу забыть этого гада, проклятого тракториста Султана. Я его люблю, понимаешь? Ты, мама, прости меня. Я измучила тебя своими слезами. Но если ты настаиваешь на этом, то я готова на все, лишь бы ты была рада. Теперь мне все равно. Видимо, судьба у меня такая, и я должна смириться с ней.
— Вот это другое дело. Умница ты моя. Ты права, у каждого человека своя отдельная судьба, написанная на лбу Богом, и никто не в силах стереть или изменить это невидимое предначертание. Я думала, что Султан — это твое счастье. Но видит Бог, я ошиблась — сказала Рахила.
После этого разговора Хуршида резко изменилась и начал улыбаться, больше есть, даже смеяться. Однажды ей снова приснился тракторист Султан. Он со своей возлюбленной женой Хурхур Рейхан жил на окраине поля, в старом помятом заржавелом кузове заброшенного бульдозера «Алтай» желтого цвета, обросшего густым и высоким буряном. На крыше заржавелого кузова бульдозера сидел тракторист Султан, закручивая гайки от параболической антенны, который он устанавливал на крыше заржавелого заброшенного кузова. Внизу его беременная жена Хурхур Рейхан развешивала стиранное белья на натянутую веревку с помощью деревянных прищепок. Белые простыни на веревке вздувались, словно тугие белые паруса старинной шхуны на вольных весенних ветрах. Внутри заброшенного кузова бульдозера «Алтай» сидела толстая теща Султана и ела, двигая челюстями. Тут появился бледный тощий мальчик лет семи-восьми, со щенком в руках.
— Папа, смотри, я принес щенка! Бездомная собака ощенилась на кладбище! — закричал он, глядя на Султана, который занимался установкой параболической антенны.
— Молодец, сынок! Этот щенок — кабель или сучка?! — спросил он, на миг прервав работу.
— Сучка! — сказал сын Султана.
-Ничего, говорят за рубежом многие люди держать дома в основном сучек! Ты запри ее в курятник, чтобы не сбежала! — сказал Султан.
— Хорошо, отец! — сказал сын Султана.
— Папа, а как мы ее назовем?! — спросил сын Султана, заперев щенка в курятник. Султан на миг задумался, почесывая затылок гаечным ключом. Потом сказал:
— Давай-ка, сынок, мы назовем ее Итбаччой (сукиным сыном). Ну как, звучит?! Итбачча! Это кличка соответствует этой сучке по всем параметрам! — улыбался Султан.
— Хорошо, папа, я так и назову ее. Смотри, Итбачча лижет мне ноги! — радовался мальчик.
Султан продолжал работать. Хуршида не выдержала и крикнула:
-Эй, Султан, ты чего радуешься а, дурак?! Разве это жизнь?! Даже бездомные бомжи, отпетые алкаши и конченые наркоманы, и те не согласятся жить в помятом заржавелом кузове заброшенного бульдозера «Алтай» желтого света! А ты радуешься! Еще монтируешь на крыше заброшенного бульдозера дурацкую параболическую антенну! Ты, знаешь, я пришла сюда не так просто, а чтобы известить тебя о том, что я выхожу замуж за красивого парня по имени Патхилладжон! Он — племянник великого председателя нашего колхоза Тиллакудук товарища Кокюталова Саласаримсак Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча! Гори теперь в адском огне ревности и превращайся в горсть пепла, урод! Хахахахахахахааа! — смеялась она победоносно.
— Гляди, Хурхур Рейхан, там какая-то старуха хохочет! Эй, кто ты такая?! Чего тебе надо, ведьма! Сгинь, нечистая сила! Подумаешь, замуж выходит она за Патхиллу! Дык выходи, за кого угодно, нам то что, дура ты деревенская?! Уйди отсюда, сука, пока не поздно! Не то я разобью тебе череп вот этим гаечным ключом, стерва ты поганая! — грозил Султан Хуршиде, стоя на крыше помятого заржавелого кузова заброшенного бульдозера «Алтай» желтого цвета. Тут разгневанная беременная жена тракториста Султана Хурхур Рейхан подошла к Хуршиде. Завязалась отчаянная драка между Хурхур Рейханом и Хуршидой. Хуршида, как прошлый раз, схватила за волосы Хурхур Рейхан, чтобы сорвать с неё парик и посмеяться, глядя на ее лысую голову, напоминающую очищенное яйцо. Но не тут-то было. Сколько она не дергала ей волосы, оторвать ей парик не смогла.
— Ну, дергай, дергай, дура! Все равно ничего не добьешься! Я приклеила парик к голове таким клеем, что никому не удастся оторвать его!
Хуршида запросто одолела бы Хурхур Рейхан, если бы ей не оказал военную помощь Султан, который спрыгнул с крыши помятого заржавелого кузова заброшенного бульдозера «Алтай» желтого цвета. Он прибежал с грозным оружием в руках, то есть с гаечным ключом и нанёс им ударов по голове Хуршиды. Удары были настолько сильными, что она проснулась ото сна.

 

17 глава
Снегопад

 

Хотя Хуршида дала согласие, на то, что она выйдет замуж за племянника великого председателя колхоза Тиллакудук товарища Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча, чтобы сохранить жизнь своей мамы, однако она не могла избавиться от невыносимой тоски по Султану. Наоборот, ее душевные муки, пытки и боли росли, словно снежный ком, час за часом и день за днем. Она улыбалась своей маме, но душа ее плакала, требуя встречи с Султаном. Хуршида плакала, не показывая слезы никому, даже маме, чтобы не расстраивать её. Туманными днями и ночами она плакала в подушку, и всегда ей хотелось остаться одной, так как в одиночестве она могла мысленно встречаться со своим возлюбленным парнем трактористом Султаном и жить с ним. Сегодня, проснувшись, она увидела падающий снег за окном и невольно вздохнула подумав, что пришла зима. Снег шел всю ночь и он падал беззаботно, зашторив окно своим нежным занавесом. Падал он тихо, словно боясь вспугнуть белую тишину, медленно, всё толще и толще покрывая улицы, деревья, крыши домов белыми пушистыми хлопьями. Снег падал так густо, что трудно было разглядеть дороги, дома и деревья сквозь завесу падающих снежинок. Хуршида смотрела через оконное стекло на снег, и не могла оторвать взгляд от этой нежной сказочной зимней красоты.
После завтрака Хуршида, одевшись потеплее, направилась в сторону полевого стана, скрепя снегом, сквозь метель, которая кружила косо летящие снежинки, не давая ей открыть глаза. Она шла, защищая глаза рукавом своего поношенного драпового пальто от летящих снежных хлопьев. Ресницы, и часть ее волос, торчавшие из-под белого платка, покрылись снегом, словно волосы и ресницы седой старухи. Хуршиду с детства удивляла и пленила таинственная тишина, которая наступает во время снегопада. Птицы, улицы, поля — вся природа утихает, словно боясь помешать шороху и шепоту падающего снега, похожим на молитву в божественной зимной тишине. Особенно ночью. Снежные заторы на дорогах заставляют автомобилей заглушить моторы. Ночной снег освещает не только сумрак, но и глубокие овраги человеческих душ до самого дна. В падающем снегу есть спокойствие, тоска уличных фонарей, которые сиротливо задумаются о чем то важном, опустив глаза, не обращая внимания на рой белых и диких пчел албиносов, которые беспрестанно кусают их, кружась в метели.
С трудом продвигаясь по густому снегу, Хуршида, наконец, добралась до полевого стана и увидела покрытые инеем тополя и заснеженные ивы, примкнувшие ветками к земле от тяжести снега. А белая акация стояла тоже в белом, словно вся в цветах, и гнездо сороки тоже покрылось толстым слоем снега, как старая забытая корзина в зимнюю ночь. Снег все шел, снежинки косо летели в белом безмолвии, как белые черточки, заметая следы Хуршиды. Снег заносит обиды, невзгоды, и расставания, как следи во время метели, оставляя в душе тоску по ушедшей любви и по тем сладким мгновениям, которые невозможно вернуть. Наверное, поэтому и человеку иногда хочется безмолвно плакать, пристально глядя на падающий снег, вспоминая о счастливых и радостных днях в своей жизни. Когда специально погасив в комнате свет, глядишь через окно в белый сумрак, где падает с шорохом снег, когда люди спят, закрыв двери своих домов на засов, когда заснеженные дороги замирают в белом безмолвие, душа твоя приобретает спокойствие и уют. Снег превращает ночь в белый сказочный сон на яву.
Хуршида стояла запорошенная снегом, как паломница в белом, которая пришла посетить святыню. Она долго стояла, не обращая внимания на стужу, на кружащиеся снежные хлопья в метели, глядя на ослепительный снег, который покрыл зимных полей. Для Хуршиды эти места, этот полевой стан, это снегом покрытая белая акация превратились в свешенный символ ее любви и глядя на них у нее в душе оживились дивные воспоминания. Здесь она когда-то впервые встретилась с Султаном, когда окрестность было полна людьми и их радостным шумом, их веселым звонким смехом.А теперь полевой стан и заснеженные поля погрузились в белую тишину. Там где когда то шумели воробьи, оглушая своим щебетаньем всю окрестность, и раздавались звонкий и дружный смех труженников,теперь царит тишина и там идет тихий косой снег.Вот здесь Хуршида, нагнув самовар, пролила кипяток, ошпарив ему ногу. Именно тут она увидев железную волю, сдержанность и терпение Султана, сама того не замечая, влюбилась в него по уши. Какие счастливые дни ушли в прошлое, в глухое забытье. Какая невосполнимая потеря, какой изменчивый этот мир, Господи Боже мой! — заплакала Хуршида, тряся плечами. В данный момент ей не хотелась возвращаться домой. Наоборот, хотелось сидеть за столом, покрытым снегом, под белой акацией и, замерзнув, превратиться в лед как мамонт в вечной мерзлоте. Пусть ее покроет снег, падая неделями денно и нощно, и она никогда не откликнется на зов людей, которые будут искать ее всю ночь в снежном буране, спотыкаясь по колено в снегу с фонарями в руках, не слыша даже своего собственного крика в пурге. Она уйдет в вечность, в тишину. Но ее останавливала жалость к маме. Если бы не было ее, то Хуршиду давно бы не было в этом мире, даже законы религии не смогли бы ее остановить от суицида. Из-за жалости к матери она согласилась без любви выйти замуж за племянника председателя. Мама, наверно, уже беспокоится за нее. Была бы у Хуршиды сестра или брат, она бы не задумываясь, повесилась бы прямо на этой белой акации. Но она одна единственная у своих родителей.
Хуршида сидела долго за снегом покрытого стола, под акацией, укутанной в белое пушистое одеяло снега. Она пришла сюда, чтобы попрощаться с белой акацией, с полевым станом и с родными заснеженными полями, где она влюбилась и провела самые светлые, незабываемые дни в своей жизни, которые ушли в забвение. Окрестность тоже скорбела, словно прощаясь с ней, и плакала вьюгой.
— Прощайте — сказала Хуршида шепотом, и в груди у неё вскипели слезы, потом они просочились из щели ее глаз.
Она встала и, спотыкаясь в снегу, вернулась домой. Снег к вечеру усилился и падал всю ночь напролет. Хуршида до утра не могла уснуть, постоянно думая о Султане. Несмотря на то, что она погасила свет, в комнате было светло от косого снега, который, не переставая, шел за окном.

 

18 глава
Патхилла

 

Перед тем как поехать на ЗАГС, Хуршида плакала у порога, крепко обнимая свою маму.
— Не плачь, доченька, все будет хорошо. Дай Бог, чтобы ты стала счастливой вместе с Патхиллой, амин! — слёзно благословила Рахила свою дочь.
Хуршида поехала на легковушке на ЗАГС в сопровождении своих лучших подруг. Подруги поздравляли ее, завидуя ей по белому. Они радостно и звонко смеялись, шепча ей на ухо о чем- то сокровенном. Но Хуршида мысленно жила в своем мире, погружаясь мыслями в туманы воспоминаний, и думала только о своем Султане. Хотя она улыбалась своим подругам, но в душе плакала. Сами посудите, зачем ей красивый и богатый жених, если она не испытывает к нему не то что там чувство любви или симпатии, но даже малейший интерес? Кто знает, может, в будущем ее отпустят ностальгические воспоминания по светлым дням, которые она прожила с Султаном, отпустит невыносимая тоска по нему. Может, со временем она привыкнет к Патхилле. Но в данный момент Хуршида чувствовала себя не человеком, а скорее всего какой-то пустой посудой. Она смотрела на веселие своих подруг, пустыми глазами, и в ее душе, похожей на опустевшие осенние поля, бродил черный холодный ветер разлуки, как запоздалый дехканин в тумане, который возвращается в свою лачугу с мешком на плечах, где лежат последние свеклы, выкорчеванные им. По дороге к девушкам присоединились и парни во главе с женихом Патхиллы. Он подарил ей пышный букет цветов и все улыбался довольной улыбкой, говорил о чем-то, но Хуршида слушать даже его не хотела. Она думала об одном человеке, и, я думаю, наши дорогие читатели догадываются о том, о ком идет речь. Патхилла сел рядом с Хуршидой и они поехали дальше в сторону ЗАГС бюро. Потом регистрация, обмен обручальными кольцами, шариатский Никах (помолвка), поздравления и все такое. Несмотря на суровую зиму, по приказу председателя товарища Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча ускорили свадьбу. На свадьбу приехал сам председатель колхоза и многие гости из разных мест Тиллакудукского района. После того, как выступил с докладом великий председатель колхоза товарищ Кокюталов абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуч, дали слову отцу Хуршиду Абдулджаббару. Он был, как всегда, подвыпившим и произнёс тост:
— Здравствуйте дорогие гости! Добро пожаловать на свадьбу моей дочери Хуршиды и моего зятя Патхиллы! Я безмерно рад, что моя дочь выходит замуж за племянника нашего многоуважаемого великого председателя товарища Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча! Спасибо Вам, дорогой наш мудрый великий бессменный председатель товарищ Кокюталов абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуч, что Вы есть на этом свете! Вы всю жизнь помогали мне и сделали из меня человека! Вы дали мне чрезвычайную ответственную должность механика животноводческой фермы нашего колхоза. Благодаря Вам, мы совместными усилиями подняли экономику нашего колхоза, увеличили поголовье скота. Многие говорят мне, мол, ты работаешь уже долгие годы в этой животноводческой ферме в одной и тоже должности. Тебе еще не надоело все это? Ну, поймите же Вы меня, наконец, уважаемые соколхозники, что я люблю эту работу и не могу существовать без неё. Иногда еду я в город и через час уже начинаю тосковать по животноводческой ферме нашего колхоза. Ностальгия начинает захватывать и изъедать меня изнутри. Я, в отличие от вас, тоскую по запаху сена и навоза, представляете? Приду на ферму, вдыхаю воздух, где витает терпкий запах навоза и сена, и закружится у меня голова от кайфа. Вы напрасно смеетесь, господа. Я вполне серьезно говорю. Так же я безумно люблю запах только что скошенной с комбайном кукурузы, люблю просторы кукурузных полей. Эх, выйдешь на широкое поле, и душа запоет как соловей при луне! Иду по пастбищам в кирзовых сапогах и в фуфайке, стригу овец весной. Вы даже представить себе не сможете, как я люблю наблюдать за стадами коров, пасущихся в густом осеннем тумане. Их тусклые силуэты в тихом сером тумане пленяет меня, околдовывают. А доярки? Они тоже в предрассветном сумраке приезжают на скрипучих телегах на ферму и молча, доят коров. Ох, как я люблю, звон гремящих пустых ведер на рассвете, в туманной тишине. А там за коровниками и загонами горой возвышается скирда прессованного сена. Как золотые слитки на полках швейцарских банков! Как пирамида фараона Тутанхамона в египетских пустынях! Если я умру, то похороните меня не на кладбище, а на территории животноводческой фермы нашего колхоза Тиллакудук и уложите над моей могилой высокую скирду из прессованного сена в виде пирамиды древних фараонов Египта!..
Простите, как только я начинаю думать о доброте нашего многоуважаемого председателя нашего колхоза товарища Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча, слезы потекут сами по себе с моих глаз. Потому что наш многоуважаемый председатель нашего колхоза товарищ Кокюталов абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуч первым заметил и признал мой Богом данный талант! Что греха таить, да, признаюсь, что я действительно одаренный человек в области стрижки овец. А вот говорят, что где то там, за океаном… ну в Америке, то есть в очаге мирового империализма, буржуи ежегодно организовывают соревнования по стрижке овец среди техасских ковбоев и эти ковбои в шляпах и в грубых джинсах стригут за час пятнадцать иногда и двадцать овец. А я могу стричь за час более ста овец! Есть разница? Да еще не завязывая овцам ноги! Как говорится, раз-раз — и на полосатый матрас! Чтобы ваши сомнения рассеялись как утренний туман при восходе солнца, я могу продемонстрировать сложный трюк прямо здесь, перед вашими глазами — сказал Абдулджаббар.
Услышав его слова, гости дружно зааплодировали в поддержку, одобряя его инициативу. Абдулджаббар соединил концы провода синхронного электродвигателя машинки с входом усилителя музыкантов и крикнул:
-А ну-ка, козла в студию! Двое быстро привели козла, схватив ее за рога и Абдулджаббар, заменив большой наконечник машинки для стрижки на маленький, принялся за работу, демонстрируя свое высокое искусство в области стрижки овец и козлов. Гости во главе с председателем товарищем Кокюталовом абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувучом наблюдали за действием Абдулджаббара с огромным интересом и любопытством. Через несколько минут Абдулджаббар выполнил трюк, и гости от удивления ахнули. Потом дружно зааплодировали его, крича «Браво!». Потому что Абдулджаббар написал с помощью машинки на боку козла надпись «Кокюталов абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуч». Увидев это, председатель товарищ Кокюталов абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуч и его телохранители в черных очках дружно встали со своих мест и, стоя аплодировали великому скотоводу Абдулджаббару, восхищаясь его искусством. Потом наемный певец с нежным бархатным голосом начал петь песни, похожие на плач женщины, и пьяные гости стали плясать под эти песен, змеиными движениями рук, шевеля задницами, вскидывая брови, похожие на черные пиявки. Свадьба прошла мирно, и когда гости разошлись, Хуршиду с Патхиллой оставили одних в комнате для молодоженов, чтобы они начали медовый месяц. От смущения и стыда и от равнодушия Хуршида не заглянула даже краешком глаза в лицо Патхиллы. Когда он сблизился к ней в интимном смысле этого слова, она закричала от боли. Она закрыла глаза и представила себе, что она сближается не с Патхиллой, а своим возлюбленным парнем трактористом Султаном. После полового сближение она лежала, отвернувшись от жениха Патхиллы, не желая видеть его лица. Патхилла ее обнимал и целовал в губы, но Хуршида лежала, по-прежнему тесно сомкнув глаза и думая о своем возлюбленном. Потом они умылись, выполняя шариатский гусл, то есть омовение после сближения. Но когда Хуршида проснулась на рассвете, чтобы по обычаю подмести территорию двора, она страшно испугалась, увидев лежащего человека рядом с собой. Там лежал не жених Патхилла, с которым Хуршида была в Загсе и который сидел вместе с ней за свадебным столом, а совсем незнакомый мужчина с большой головой, с носом, похожим на картошку, и с черезчур узкими глазами. Он улыбнулся ей, поздоровавшись, и начал обнимать ее.
— Ну, здравствуйте, асалим, как отдохнули? — сказал он и попытался снова заняться этим самым… ну… вы сами наверняка догадываетесь о чем идет речь, да? Тогда Хуршида резко встала с места, прикрыв подушкой свои упругие груди, и отпрянула назад. Она закричала во весь голос, дрожа от страха. А мужчина стал успокаивать ее.
— Чего Вы кричите? Вы в своем уме? Соседи же услышат! У нас вредные соседи и они не только завидуют нам, но и ненавидят нас! Чего Вы боитесь, Хуршида? Это же я, Ваш муж Патхилла! Не кричите ради бога, я Вам сейчас все объясню! Короче, вместо меня роль жениха играл мой друг, которого я нанял за определенную сумму денег. Он учится в театральном институте, в актерском факультете. Сами понимаете, студентам не достаточно одной стипендии. Им тоже хочется вкусно поесть, прилично одеться, купить мороженое девушкам, потанцевать на дискотеках, где сверкают разноцветные лучи, то угасая, то снова зажигаясь. Поскакать в такт музыке, типа: «Дуп -дуп тс!Дуп -дуп -тс!Дубу -дубу -дубу -дубу -дуп -дуп -тс!Дугу -дугу -дугу -дугу -дук — кшшшш!»
Может, мои слова Вам могут казаться не серьезными, но это правда. Друг мой исполнил доверенную ему роль блестяще! Хорошо, что Вы вчера лежали с закрытыми глазами и не хотели меня видеть. А то этот скандал разразился бы еще вчера ночью, когда завистливых соседей во дворе было полно. Слава Богу, что Он спас нас от позора! Хуршида, ну, поймите же Вы, наконец, без этих интриг Вы просто отказались бы выйти за меня замуж, понимаете? Потому что Вы очень красивая девушка. Вернее, были девушкой до вчерашней брачной ночи. Ну, я просто был вынужден так поступить, ибо у меня другого выхода не было. Ну, что мне оставалось делать, если я без ума от Вас. Я люблю Вас, Хуршида, люблюууу!.. Я, не задумываясь, готов пожертвовать своей жизнью ради Вас! Понимаю, что Вы меня не любите. Но я был готов на все, вплоть до такой подлости, как обман. Я надеялся, что у нас со временем все уладится и образуется между нами, ну, если не любовь, то хотя бы какие-то теплые отношения, благодаря брачным узам — объяснил Патхилла.
Услышав такое, Хуршида зарыдала, закрыв лицо подушкой.
— Какие мерзкие люди! Какой ужас! Какое несчастье! Господи, за что Ты меня наказываешь, за чтоо-оо?! В чем я провинилась перед тобой?! — плакала она. Потом резко встав с места начала одеваться. Патхилла испугался и, подойдя к Хуршиде, попытался схватить её за руки.
— Куда, Вы, асалим?!- спросил он.
— Не прикасайся мне своими отвратительными мерзкими руками, сволочь! Отойди! Я ухожу к родителям! — сказала Хуршида, продолжая плакать.
— Хуршида, не делайте этого, опомнитесь! Если Вы не думаете обо мне, то хотя бы подумайте о своих родителях, подумайте о репутации Вашей бедной семьи! Пожалейте свою маму, в конце концов! Что подумают люди, которые ходят не с помощью своих ног, а с помощью языка?! Они могут распространять слухи о том, что Вы не оказались девственницей! Что будет потом? Ваши родители и Ваша семья опозорятся! Что скажут мои друзья?! Они будут смеяться надо мной! Подумайте, прежде чем принять какое либо решение! Ну, черт с ним, пусть друзья мои смеются надо мной! Я готов на любые издевательства, ради того чтобы быть с Вами вместе! Поверьте, я люблю Вас, Хуршида, люблю, и не хочу, чтобы Вы опозорились! Вот где собака зарыта. Я готов встать на колени перед Вами и, не стесняясь, сказать Вам, что для меня честь, быть Вашим послушным рабом! Если сейчас уходите, то мне конец. Возьму веревку, намылю ее аккуратно и фшт! — повешусь — сказал Патхилла. После этих слов Патхиллы Хуршиде ничего не оставалось делать, кроме как смирится с судьбой, какой бы она ни была жестокой.

 

19 глава
Комета

 

Спустя месяц выяснилось, что Патхилла был больным человеком. Когда у него начинался приступ, его желудок переставал работать, и не переваренная пища уходила прямым ходом. Его мучили страшные головные боли. В такие моменты Хуршида терялась в панике, не зная, что делать и оказывала ему помощь, как могла, давая ему таблетки с водой. Патхилла часто лежал в больнице и лечился. Но так как его болезнь была хронической, он не мог полностью вылечиться. Правда, райсобес ему назначил пенсию инвалида, но этой мизерная пенсии не хватало даже на лекарства. По этой простой причине Хуршиде надо было устроиться на какую-нибудь работу, чтобы как-то выжить. Она так и сделала. Нашла работу в городе и устроилась в столовую, где она должна была чистить овощи, кипятить воду, чистить котлы, присматривать за хлопковым маслом в казане, где жарились ингредиенты на бульоны и соответственно убирать помещение и территорию этого предприятия общественного питания. Работа оказалась тяжелой. Но Хуршида не жаловалась. Это было гораздо лучше, чем сидеть дома. Она приезжала первым автобусом на рассвете, когда на улицах царила сонная тишина, и грустили рыжие уличные фонари. Подметая территорию столовой, она думала о Султане, вспоминала со вздохом о тех незабываемых светлых днях, которые ушли безвозвратно в прошлое, в вечность. Работала она целый день не покладая рук, и к вечеру устало возвращалась домой, иногда засыпая в автобусе стоя. Приехав с работы, она готовила ужин и после ужина мыла посуду, стелила постель для свекрови. Только после этого и она ложилась спать. Однажды она проснулась от всхлипов своего мужа и испугалась. Быстро соскочив с места, она спросила у мужа, что с ним? — Что с Вами, Патхилла-ака!? Снова желудок беспокоит что ли? Голова болит? Дайте-ка, я измерю вам температуру. Я сейчас, зажгу свет и принесу Вам таблетки — сказала она.
— Нет, Хуршида, не надо, асалим, ты не беспокойся. Желудок у меня не болит — сказал Патхилла.
— А почему тогда плачете? — удивилась Хуршида.
— Знаешь, мне приснилась моя первая жена Хакимахон Сыроваровна — ответил Патхилла, продолжая плакать. Услышав это, Хуршида замерла, словно восковая фигура в музее Мадам Тюссо в далеком и туманном Лондоне. Придя немного в себя, она посмотрела на мужа в недоумении и спросила:
— Вы что, до меня были женаты?
— Да, Хуршида. Прости, милая, что я об этом не говорил тебе раньше. Знаешь, любимая, ну я панически боялся, что ты меня покинешь, узнав о том, что я был женат. Правильно говорят, что шило в мешке не утаишь, даже если мешок кожаный. Вот видишь, тайна вырвалась случайно из моих уст. А зачем скрывать правду от тебя, когда ты самый близкий и верный человек для меня? Ты же работаешь день и ночь, не покладая рук, чтобы держать на плаву нашу семью. Порой мне становится стыдно, что я не в силах помочь тебе. Это я должен был работать, а ты должна сидеть дома, словно принцесса. Ты думаешь, не мучает меня совесть? Нет, я иногда по ночам плачу, стиснув зубы до скрипа, чтобы ты не проснулась. Плачу о том, что я сижу дома, вместо того, чтобы обеспечить тебя и нашу семью всеми необходимыми вещами, работая гастарбайтером в ближнем зарубежье, как и многие наши соотечественники. Заработать денег и построить шикарный дом, купить машину, купить тебе золотые цепочки, кольца с бриллиантовыми украшениями, дорогие платья… Я в вечном долгу перед тобой, Хуршида. Ты мой ангел в облике человека… — тихо плакал Патхилла, тряся плечами.
В это время в глазах у Хуршиды тоже начали блестеть горькие слезы, в свете луны, которая светила за прозрачными занавесками окон. Она бросилась на пастель и, крепко прижимая подушку к глазам, горько зарыдала. Патхилла хотел успокоить ее, но она убрала его руки, которые прикасались к ней. Эти руки ей казались удушающими змеями тропических лесов южной Америки. Хуршида не стала рассказывать своей маме о том, что ее муж Патхилла был женат до него. Она просто не хотела лишний раз ударить ножом по сердцу своей матери. Пожалела маму, и без того измученную страданиями. Наоборот, как ни в чем не бывало, она продолжала работать в той же столовой, где она трудилась и хоть на какое- то время, забыв о негативах, погружаясь в бескрайний океан воспоминаний, связанных с трактористом Султаном. Недавно она поехала к своим родителям и пошла на поле в полевой стан, где, как и прежде, цветет та белая акация, ставшая символом любви Хуршиды и Султана. Оказывается, она, как и прежде, бурно расцвела, а гнездо сороки исчезло, покрывшись белыми гроздями цветов акации, где когда то Хуршида с Султаном сидели, любуясь красотой того райского дерево. С ветвей акации тихо и печально, словно слезы, опадали на бродячем весеннем ветру белые лепестки, цветущих гроздей. Хуршиде хотелась не только просто побывать здесь, но и жить в одиночестве и всю оставшуюся жизнь, бродя по тропинкам, по полям, вспоминая о тех днях, о веселых беседах, об улыбках, о свободном звонком смехе, о нежных прикосновениях рук и о страстных жгучих поцелуях.
Однажды случилось невероятное. Хуршида работала тогда на кухне, жаря мясо на огромном котле, где шумела пригретое хлопковое масло, издавая искристые звуки. Вдруг одна из сотрудниц столовой, которая занималась уборкой столов, сообщила Хуршиде, что о ней кто-то спрашивает.
— Не знаю, какой-то мужчина по имени Султан! Он в клетчатой кепке, сидит за столом у фонтана и попросил меня, чтобы я позвала Вас! — сказала она.
Услышав эти слова, Хуршида чуть в обморок не упала. Она стояла как вкопанная с шумовкой в руке и не могла двигаться, как будто ее ноги были пригвождены к полу. Через минуту она пришла в себя, и не знала, что делать.
— Вай, Боже, неужели?.. Неужели это правда, Гулшаной?! А сегодня не первое апреля случайно?.. Нет…Ох, эх, тут раскалённое масло, оставлять его без присмотра опасно. Оно может сгореть и пламя охватить всю кухню. Дорогие ингредиенты сгорят… А что если отключу плиту на время… Нет, нельзя… Шеф выгонит меня с работы. Ой, вода в кастрюле вскипела!.. — подумала она и быстро подняла крышку кастрюли.Потом случайно уронила ее на пол. Крышка загремела и несколько капель кипятка попали ей на бедро. Она подпрыгнула от ожога, сделав гримасу на лице.
— Всс -ах! всс -ахххх! — прошипела Хуршида, схватившись за бедро, невольно вспомнив тот далекий случай, произошедший с Султаном, когда она ошпарила ему ногу, пролив кипяток из полевого самовара.
— Вот шайтан, а, как назло… Нет, я выключу, пожалуй, плиту. Будь, что будет… Какое счастье а, какое счастье! Он приехал на конец! Нашел меня все-таки! Слава тебе, Господи Боже, слава! Все, я пошла… Сейчас выйду и… мы встретимся… О-о-о, как я волнуюсь, руки у меня трясутся… Эй, куда я, в таком грязном халате? Что подумает Султан-ака, увидев меня в таком виде. Мне нужно срочно переодеться — подумала Хуршида и, выключив плиту, побежала в сторону шкафчика с одеждой. Но по пути Хуршида споткнулась в кастрюлю и упала на пол. На нее обрушалась алюминиевая посуда, которую она помыла недавно, как говорится, до дыр. Громыхали кастрюли и ведра, как тазики в восточной бане с хорошей акустикой. Она быстро выпуталась из посуды и снова побежала в сторону шкафчика, где она переодевалась после работы, за небольшой ширмой. Хуршида сняла халат и быстро переоделась как опытный солдат-сверхсрочник при тревоге и собралась бежать на улицу, но снова остановилась, увидев, что надела платье наизнанку.
— Ой, ну что же это такое, а?! — нервничала Хуршида и, переодевшись, поспешила на выход. Но в посудомойке ее платье зацепилась за какую-то жестянку, и оно порвалось широким экраном! Она не остановилась бы, если величина дыры не была такой огромной.
— Ой, только не это, Боже!.. Ну, что же я такая невезучая?! Теперь порвалось мое любимое единственное платье, а там ждет меня мой возлюбленный Султан-ака! Что мне теперь делать? Дай-ка я надену халат. Пусть он грязный, но зато он покроет порванную часть платья — подумала она и снова бежала в сторону шкафчика. Там она надела грязный халат поверх платья, сняла белый колпак с головы и поправляла волосы. Потом вспомнила о помаде.
— Где-то в кармане халата должна быть помада… Ах, вот, кажется, нашла… — подумала она, шаря по карманам халата, трясущимися как у алкаша руками.
Глядя в осколок зеркала, которое было прикреплено к деревянной двери шкафчика, Хуршида начала красить губы. Но от волнения она накрасила губы неправильно и, желая внести поправку, она размазала губы. Хуршида быстро вытерла размазанную помаду подолом халата. После этого Хуршида всё же решила выйти на улицу, несмотря ни на что. Но когда она бежала, неожиданно споткнулась и, упав на кафельный пол посудомойки, сильно ушибла ноги. Сильная боль заставила ей сидеть. Она плакала, схватившись за вывихнутую ногу. В это время прибежала Гулшаной , та самая сотрудница столовой, которая занималась уборкой столов. Она начала упрекать Хуршиду, мол, почему она медлит, когда его там ждет человек?
— Вы чего сидите, Хуршида-апа?! Там же ждет Вас человек! Кто он? Наверно он ростовщик и пришел просить по-хорошему, чтобы Вы вернули долг, взятый Вами под проценты. Нехорошо заставлять человека так долго ждать. Давайте, поднимайтесь! Чего Вы тут сидите?! — сказала она.
— Нет, я не могу, Гулшаной, я вывернула себе ногу по неосторожности — сказала Хуршида.
— Да?! О, Боже! Простите, Хуршида-апа, я, дура, не знала! Ой, сильно болит? — сказала уборщица.
— Угу — кивнула головой Хуршида, продолжая плакать и глядя на Гулшаной сквозь слезы.
— Нет, я должна выйти! Давайте, помогите мне, пожалуйста, встать, Гульшаной. Я выйду, а Вы включите плиту и присмотрите за плитой за меня — сказала она, стараясь приподняться. Уборщица столов Гулшаной помогла ей подняться, и она встала. Хуршида шла, ковыляя одной ногой и упираясь руками о стену. Но когда она вышла, там за столом, который расположенный у фонтана, никого не было. Увидев это, у Хуршида дрогнула сердце. Когда она подошла к столу, там лежал пышный букет красных роз и записочка. Хуршида быстро взяла записку и узнала родной почерк своего возлюбленного Султана.
— Нет, не уходи, не уходиии- ихи-хихиииии! — заревела она, не стесняясь посетителей, которые сидели за столами и ели узбекский вкусный спагети, под названием «Лагман». Хуршида оглянулась вокруг, продолжая плакать с искажённым от горя лицом, как пьяная алкоголичка. Потом, сев за стол, принялась читать записку Султана сквозь слезы, дрожащие у неё на глазах. Содержание записки было таково.
Здравствуйте, Хуршида!
Прошу прощения за то, что я своим дурацким приходом поставил Вас в неудобное положение перед Вашим руководством и перед трудовым коллективом. Дело в том, что я, через моих старых знакомых разузнал о Вас и о Вашем рабочем месте и мне просто хотелось увидеться с Вами. Увидеться и поговорить как раньше хоть на часок, хоть на минуты. Я, дурак, вечно допускаю такие непростительные ошибки по отношению к Вам и каждый раз делаю Вам больно. Вот Я снова потревожил Ваш тихий лунный причал, ворвавшись сюда, словно страшный тайфун. Я сперва думал, что Вы обиделись на меня так сильно, что Вы не хотели даже выйти сюда и увидеться со мной. Потом я пришел к такому мнению, что Вы просто не вышли на встречу со мной, только чтобы сохранить репутацию Вашего любимого мужа, своих родителей и опасаясь сплетен и слухов. И я думаю, что Вы поступили очень правильно. Но поверьте, Хуршида, я рад от всего сердца, что Вы живы и здоровы и нашли, наконец, свое счастья. Больше я Вас не буду беспокоить. Передайте привет тете Рахиле и простите меня еще раз, что я потревожил Вас. Я теперь живу в совсем другом далеком государстве, которое называется воспоминание. Там живу, как и прежде, сижу за тем нашим знакомым родным полевым столом под цветущей белой акацией, бегу с Вами в сторону полевого стана, когда надвигается гроза, под грохотом весеннего грома, озаряя лицо свое в свете молнии и, промокший до нитки, смеюсь. Осенью все мысленно вожу свой бульдозер «Алтай» желтого цвета на ночных полях, покрытых туманом, думая только о Вас. Вы всплываете в моих воспоминаниях, словно та прекрасная цветущая белая акация в далекой весне. С уважением, любящий Вас до сих пор тракторист Султан.
Прочитав письмо, Хуршида на миг замерла. Потом прильнула голову к столу и навзрыд зарыдала:
-Неееет, нееет! — кричала она диким голосом, ударяя кулаками по столу. Плакала она, никого не стесняясь, даже посетителей, которые замерли от удивления с вилками в руках. Потом Хуршида резко встала и рывком побежала на улицу, в надежде успеть увидеть Султана, который садится на такси и тут же остановить его. Но Султана там не было.

 

20 глава
Писатель Каландар Хазрат Ибн Абдельфаттах

 

После того, как Хуршида возмутила посетителей своей истерикой, хозяин столовой уволил её. Ей пришлось искать новую работу. После долгого поиска, она все же нашла работу в городском Парке культуры и отдыха. Она там начала работать дворником и убирала территорию парка метлой с длинным деревянным черенком. Хуршида выполняла задания, которые давал ей бригадир. Работать в этом парке нравилась ей еще тем, что в нём тоже росли белые акации. Там, где она иногда сидела на скамейке под белой акацией, едя свой скудный обед, она чувствует себя как на родном полевом стане, где росла точно такая же белая акация, которая стала символом ее любви. На озере люди катались семьями на катерах, на лодках, некоторые толпами гуляли по парку, где было тенисто, чисто и прохладно от клокочущих фонтанов. Многие предпочитали кататься на каруселях, другие отдыхали на других аттракционах, ели мороженое и пили прохладительные напитки. Особенно привлекали внимание Хуршиды хорошо одетые влюбленные пары, которые гуляли по парку, шагая под ручку, звонко смеясь. Хуршида смотрела им вслед белой завистью, задумчиво опираясь на черенок грабли или лопаты с рабочими перчатками на руках. Входные дни Хуршида не отдыхала, как другие рабочие, а выходила на широкое поле и в юлгуновых зарослях собирала кизяки на зиму, несмотря на то, что она вот уже два месяца беременна. Собирать кизяки для нее было как полезная прогулка на чистом воздухе, своеобразный отдых, и свобода, где она могла думать о трактористе Султане сколько угодно и никто ей не мешал. Она каждое воскресенье уходила в сторону широкого поля, с мешком в руках, как люди, которые ходят в лес за грибами. Она радовалась каждый раз, когда находила кизяк, как заядлый грибник, который радуется, обнаружив гриб. Поскольку это древнее бесплатное сушеное топливо было лёгким, Хуршиде не составляло особого труда поднимать огромный мешок с кизяками. Кизяков напоминавшие лепешки можно было обнаружить в основном в тех местах, где всю лето паслись коровы. Хуршида сегодня решила собирать кизяков на краях хлопковых полей в юлгуновых зарослях и на берегу реки у оврага. Собирая кизяки, она оглянулась вокруг и, убедившись в том, что нет никого, она запела грустную песню о любви и разлуке. Пела она самозабвенно и красиво, словно профессиональная певица. Она пришла в себя и покраснела от стыда только тогда, когда увидела на берегу, посреди высоких трав, человека, который сидел с удочкой в руках. Он смотрел на Хуршиду с интересом, и ей стало неудобно.
— Простите, я не знала о том, что Вы рыбачите тут. Мне жаль. Я наверно испугала рыбу — смущённо сказала Хуршида.
— Нет, наоборот, Вы мне помогли, зазывая всех рыб сюда, своими волшебными песнями! Это я прервал прекрасные песни, которые Вы пели. Я прервал их, кашляя как баран, у которого дырявые легкие. У меня курево такое горькое, что когда делаю затяжку, дым вонзается в мои легкие как стрела. Потому что я курю махорку, закрутив в клочок газеты. А Вы, поете, прям как легендарная французская певица Мирей Матье. Сперва мне показалось, что эти песни раздаются из транзисторного радиоприемника, и поет профессиональная певица. Может это так и есть? Вы профессиональная певица? — сказал рыбак.
— Да ну, что Вы, какой у меня талант! Я не певица, а простая дворничиха. Работаю в городском парке культуры. Подметаю территорию — объяснила Хуршида.
— Нет, Вы должны работать не дворничихой в парках, а в филармониях и ездить с гастролями, давая концерты по всей стране! У вас звонкий и чистый голос как у камертона, как у серебряного колокольчика, который звенит дзинь! Дзинь! Дзинь! Но не забывайте, не дай Бог, Вы покинете искусство и не будете петь для широкой публики, то история Вас не простит. И будущие поколения хором будет проклинать Вас. Я ценю талант. Потому что я писатель. Пишу книги. Недавно написал очень интересный роман. «Погонщик» называется. В этом романе мой литературный герой Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч сорок лет сидит в глубоком и темном зиндане эмира Абу Нигмана Мирзакулы Хайдар Ибн Дарвеш Кукальташ Абдульмакорим Хаджы Балутхана за похищение времени. Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч с детства мечтал, чтобы у него было много времени, но его мечта не осуществилась. В краях, где родился Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч, трудно было существовать, если у человека не хватало времени. То есть тогда время было дороже золота. От нехватки времени люди даже умирали, представляете? Родители Косакальпаразит Патронташ Партизанувуча тоже ушли из жизни именно от недостатка времени. Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч вырос, окреп и однажды, он ограбил Центральный Банк. Там, к несчастью Косакальпаразит Патронташ Партизанувуча сработала сигнализация, и охрана задержала его с поличным. И осудив, посадили его в глубокий и темный зиндан, откуда человек может увидет только клачок небо и пролетящих птиц над зинданом. Через сорок лет молодой Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч вышел на свободу седым, пожилым человеком и начинал работать пастухом погонщиком крупного стада ослов в степях. День и ночь он гонял стадо диких ослов по бескрайней степи с длинным кнутом в руках, и облака пыли, которые поднимались из-под копыт диких степных ослов, оседали на его вспотевшее лицо, на руки и ноги. Стадо ослов было таким громадным, что Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч сбивался счета, когда хотел посчитать их по головам для отчета пред руководством. Он каждый день без выходных и без отпусков с утра до самого вечера бегал по степи босиком, в одних коротких полосатых штанах, обедая на бегу. А ослы, то долго и некрасиво иакали, вытянув шеи, то дрались между собой, кусая и лягая друг друга, то бегали, сотрясая степь копытами. Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч любил гигантское стадо диких ослов, и день и ночь работал, чтобы загнать их в безопасные загоны, куда не могли ворваться стаи голодных волков. Но постепенно стадо вышло из-под контроля и перестало повиноваться погонщику Косакальпаразиту Патронташ Партизанувучу. Несмотря на это, пастух Косакальпаразит Патронташ Партизанувуч, не сомкнув глаз, по ночам разводил костры, и голодные волки не осмеливались напасть на ослов, опасаясь полыхающего огня. Но ослы не умели ценить непосильные труды своего пастуха, наоборот, однажды они затоптали его в грязь и убили. Вот такой вот грустный роман получился у меня вкратце — закончил рыбак свой рассказ. Потом добавил:
— Зовут меня Каландар Хазрат Ибн Абдельфаттах. А Вас, как звать? — спросил он.
— Меня зовут… А зачем это Вам? Вообще-то я могу сказать Вам свое имя. Меня Хуршидой зовут. Но Ваш рассказ о романе, который Вы написали, просто поразил меня. Какой интересный и грустный роман. А где, в каком книжном магазине можно купить эту книгу, господин Каландар Хазрат Ибн Абдельфаттах? — спросила Хуршида.
— К сожалению, Вы пока не найдете моего романа в книжных магазинах страны. Но есть надежда, что его опубликует одно крупное издательство, с которым я подписал контракт. Да, писатели тоже люди, и у них тоже есть семья, дети. То есть им тоже нужны деньги. Но я пишу в основном не для публикации. Мне ни с чем сравнить наслаждения, которое я получаю, когда пишу свои произведения. Люблю рыбалку, одиночество и тишину. Спать ложусь поздно, но просыпаюсь на рассвете, когда другие спят сладким сном, и в тишине прислушиваюсь к звонким утренним трелям недавно проснувшихся птиц. Улицы безлюдны. Если не считать птичий гам, то можно считать что вокруг царит тишина. Воздух прохладный и чистый. В такие часы кажется, что сознание углубляется, и разум становится прозрачный, словно зеркало. Потом выходишь во двор и, сидя на ступеньках деревянной лестницы своей хижины, внимаешь прохладной тишине, наблюдая за медленно и постепенно бледнеющим горизонтом, который пестреет полосами, словно порванная шелковая женская ночная рубашка бледно желтого цвета. Из далеких клеверных полей доносятся голоса диких перепелок: Вывык!Вывык! Бытбылдык! Бытбылдык! Тут начинается перекличка петухов. Издалека еле доносится дробь барабанов и надрывный плач сурная (восточный деревянный духовой музыкальный инструмент), зазывая людей на бесплатный свадебный завтрак, куда может приходить любой человек, без приглашения.-Ыггогго! -ыггогго -гогу гого! звучат звуки карная и дробь барабана, типа Гамба гамбл -гамбла гамбл!Эти далекие звуки не нарушают тишину, наоборот, украшают ее своим присутствием. Особенно когда ты с кетменем на плече идешь по утренней тропе, заросшей с двух сторон высокой травой, начинает сверкать алмазом утренняя роса, и с восходом солнца, заливаясь, поют жаворонки над полем. Ты остановишься с улыбкой на устах, чтобы слушать радостные песни этих птиц, которые поют. Ты слушаешь их песни, и тебе не хочется уходить. Потом с приподнятым настроением зашагаешь дальше, как говорят, семимильными шагами. Хорошо, что есть поле, к моему счастью. Если бы мне предложили работу в каком-то многолюдном городе и назначили заработную плату в размере пять тысячи долларов США в месяц, то я все равно не смог бы жить и работать там долго. Я бы умер прямо у рабочего станка от тоски по широким полям и по родному селению, постепенно худея, теряя дар речи как одичалый человек. Без полей, я как дельфин без моря. Люблю немой полет белых бабочек, которые трепещут над тропинками, безмолвно гоняясь друг за другом. Полет белых бабочек — это живое изображение тишины, которое художники не в силах изобразить в своих картинах. Я долго работаю на поле, стуча кетменем, и сажусь не для того, чтобы отдохнуть, нет. Для того чтобы стряхнуть сапог, в который попал комок. Я снимаю сапог с ноги и начинаю его трясти, держа его как трубу буржуйки, которую очищают зимой от копоти. Между тем, я слышу далекий и печальный голос одинокого удода и замираю с сапогом в руках: «Пупупуп! Пупупуп! Пупупуп! Пишшшшш!».»Пупупуп! Пупупуп! Пупупуп! Пишшшшш!». Я слушаю плач удода, замерая. Потом надеваю сапог и снова, продолжаю работать. Я раньше думал, почему мне всегда хочется плакать, когда услышу голос удода на полях. Потом понял, что это голос, оказывается, связан с моим детством, и он напоминает мне те далекие годы, когда я ходил на поле вместе с моей покойной мамой. Смутно помню тот полевой стан с камышовой крышей, высокие тополя и огромные ивы, в тени которых мы, дети, играли. Рядом журчала прозрачная чистая вода в арыке. На ветвях высоких тополей сотни воробьиных гнёзд, рыжую солому которых трепали ветры. Воробьи хором шумели, оглушая окрестность. А как шумели эти тополя и ивы на вольных ветрах! Няньки привязывали арканы гамаков на стволы тополей и, уложив в эти гамаки малышей, качали их, громко напевая колыбельную. За полевым станом — поля. На полях работали женщины, сверкая вдалеке остриями своих кетменей. Я до сих пор скучаю по этим полям, по тутовым деревьям с моршнистыми стволами похожими на ноги слона. Скучаю по тем высоким тополям, по ивам, по шуму и гаму воробьиных стай, и даже скучаю по запаху обработанных пестицидами семян хлопчатника, которые лежали в яме. Как ни странно, запах пестицидов — это тоже запах моего детства. Каждый раз, когда думаю об этом, слезы появляются в моих глазах. Почему, не знаю, но это так. Тот полевой стан и деревья, те люди давно исчезли. Но они живут на полях моих воспоминаний, и никто не может их убить и разрушить. С такими мыслями я снова приступаю к работе. Работаю, работаю, и вдруг снова останавливаюсь, выпрямляя спину, и прислушиваюсь к голосу кукушки, который доносится со стороны берегов, где растут маслины, которые расцвели. Приятный запах цветущих маслин разносят по полю пьяные ветры. О, видели бы Вы тот момент, когда я возвращаюсь с поля на фоне пылающего заката! Я иду усталый, но с хорошим настроением по знакомой до боли тропе, заросшей с двух сторон высокой травой, отгоняя назойливых комаров. Пока я пересекаю поле, тихо опускается вечер, и начинает смеркаться. Я иду по тропе, шагая с кетменем на плече. Но не без остановки, конечно. Останавливаюсь только, чтобы понаблюдать за луной, которая медленно поднимается из-за горизонта, тихо освещая хлопковые поля. Глядя на поднимающуюся луну, прислушиваюсь к пению сверчков, которые хором и ритмично стрекочут, но самих их не видать. А луна сияет самозабвенно. Там, над селением на небосводе, мерцают несметные звезды. Я приковываю свой взгляд на созвездие Большая Медведица, похожее на хрустальный черпак. А там — Малая Медведица. Я стою и никак не могу отвести взгляд от небесных светил. Я дехканин. Работаю и на другом поле, на поле литературы. Я сею семена доброты в сердца людей. Я знаю, что эти семена когда-нибудь обязательно вырастут и дадут свои плоды, которые принесут удовольствие и радость всем людям планеты. Напоследок я бы сказал так: для меня творчество — это жизнь. А жизнь — это творение, то есть тоже творчество, творчество Всемогущего БОГА — подытожил свой рассказ писатель Каландар Хазрат Ибн Абдельфаттах.
— Ндааа, я никогда не думала, что когда-нибудь встречу такого живого писателя, как Вы, да еще здесь, на берегу реки. Если честно, я восхищена Вашими рассказами — сказала Хуршида. Тут на поверхности береговых вод начал дергаться поплавок удочки писателя Каландара Хазрат Ибн Абдельфаттаха и, взволновав его, исчез под водой. Писатель Каландар Хазрат Ибн Абдельфаттах начал быстро заматывать леску в барабан и скоро над водой показался горб рыбы, которая нервно трепетала, желая избавиться от крючка. Но ей это не удалось. Каландар Хазрат Ибн Абдельфаттах вытащил рыбу из воды и, освободив ее от крючка, бросил на берег, где стояла Хуршида. Она даже испугалась и отскочила назад, насмешив при этом писателя Каландар Хазрат Ибн Абдельфаттаха. Они смеялись и радовались, с восхищением глядя на рыбу, которая от нехватки воздуха широко открывала и закрывала рот, конвульсивно дергаясь, корчась и вытаращив не смыкающие круглые, красные глаза без ресниц, пачкая свои серебристые чешуи песком.

 

21 глава
Драка в день рождения Турабиддуна

 

Сыну Хуршиды исполнился год. Она хотела назвать своего малыша Султаном, но ее муж Патхилла и свекровь Хуршиды предложили назвать малыша Турабиддуном в честь его деда, который показывал представления на свадьбах, бегая свободно по высокому канату с шестом в руках и прямо на канате резал барана. Недавно они всей семьей отмечали день рождения Турабиддуна за обильным достарханом. В день рождение присутствовали родители Хуршиды, которые сидели в почетном месте за столом. Абдулджаббар был как всегда подвыпивший и сидел держа своего внука в руках, целовал его в щечки, радовался.
— Я вижу чётко, что мой внук Турабиддун станет великим человеком! — сказал он горделиво.
— Да, отец, Вы правы — подтвердил слова своего теста Патхилла, зажигая свечи, вставленные в красивый торт.
— А ну-ка зять, покажите-ка, на что Вы способны. Давайте тащите сюда, выпивку, которую Вы наверняка спрятали в холодильнике «Саратов». Какая речь вообще может идти о вечеринке, где отсутствует спиртное?! Выпьем же за здоровье моего внука Турабиддуна и за здоровье моего кумира Великого председателя товарища Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча! — сказал Абдулджаббар, высоко приподнимая своего внука и глядя ему в глаза. Услышав это, Патхилла вопросительно посмотрел на Хуршиду, мол, что делать? Хуршида позвала мужа на кухню и шепотом сказала:
— Патхилла-ака, отец и так уже сидит выпивший. Если нальёте ему еще, то — всё. Он начнёт дебоширить. Скажите, что Вы не пьющий, и у нас нет водки в холодильнике.
-Ты, что, асалим (мой мед), я так не могу. Как я могу обмануть своего тестя? Он же для меня все равно, что отец родной. А что он подумает обо мне после этого?! Я не хочу, чтобы отец наш подумал обо мне, что я жадюга. А что, если он встанет с места и уйдет?! Или, скажем, пойдет в близлежащий кабак, выпьет водки из горла бутылки, опустошив всю её стоя, и вернется к нам? Не лучше ли выпить с ним по сто и, убрать водку со стола, спрятать. Другого выхода у нас нет, любимая — сказал Патхилла тоже шепотом.
— Ну, как знаете. Будьте крайне осторожны. А то у отца такой характер, что мало не покажется — сказала Хуршида.
— Не волнуйся, дорогая, все будет окей — сказал Патхилла, поцеловав жену. Потом он достал водку из холодильника и направился к столу, за которым сидела его мама и теша с тестем.
Увидев бутылку водки в руках Патхиллы, Абдулджаббар хищно обрадовался,
— Вот это по-нашему! — сказал он, потирая руки, словно муха, которая трет лапами.
— Да, отец — сказал Патхилла, тоже улыбаясь.
Откупорив бутылку, он осторожно начал разливать в пиалы. Наблюдая за его движениями, Абдулджаббар не сдержался.
— Ну, что Вы, зятёк мой, чего Вы химичите тут, как аптекарь, который взвешивает змеиный яд? Руки-то у Вас трясутся, как у чека, который страдает болезнью Паркинсона. Наливайте полные пиалы! Сегодня у нас круглая дата, семейный праздник! Отмечаем день рождения моего первого внука! Давайте пить и веселиться, пока наши корабли не утонут в море водки! — сказал он.
— Хорошо, отец — повиновался Патхилла и наполнил тонкие и звонкие ташкентские пиалы водкой. После этого они выпили за здоровье именинника, чокаясь пиалами, и закусили соленым огурчиком.
Патхилла хотел было незаметно убрать водку со стола и спрятать, но не успел.
— Куда Вы убираете водочку-то, дорогой мой зятёк?! Нехорошо завершать казнь, не дорезав жертву, товарищ палач — сказал Абдулджаббар, вкусно пережёвывая ломтик соленого огурчика и вытирая губы полотенцем. Потом он предложил выпить за здоровье своего кумира Великого председателя колхоза товарища Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча. Когда они опустошили бутылку водки, Абдулджаббар захмелел. С трудом глядя на своего внука Турабиддуна, он начал говорить.
— Турабиддун, ты мой первый внук, и когда вырастишь, обязательно станешь механиком животноводческой фермы нашего колхоза «Тиллакудук» и будешь заниматься стрижкой овец на отарах, как я! — сказал он икая.
— Нет, отец, Вы ошибаетесь. Наш Турабиддун, когда вырастит, станет певцом. Я создам ему все условия, куплю, ему дутар, рубаб, доиру потом бандуру, пианино или фортепьяно, балалайку, все что угодно, чтобы только Турабиддун стал великим певцом. Я умереть готов, после того, как Турабиддун поднимется на сцену дворца «Халклар достлиги» в центре Ташкента и споет песню бедного воина, который лишился обоих глаз на войне и, лежа в госпитале, пел печальную песню своему раненному земляку, который выписался из госпиталя. Ослепший воин пел примерно так:
» Ога, сог бооооорсангиз аввал, дадамларгааааааа салоооом айтинг!
Югииириб чииииккан ул мушфык онамларгааааааа салоооом айтинг!»
(О, брат, если доедете до родину живым и здоровым, то первым делом передайте привет моему отцу!
Так же передайте привет моей бедней маме, которая, спотыкаясь, выбегает Вам навстречу, чтобы узнать обо мне хорошую весть.)

Патхилла запел печальную песню ослепшего воина, стуча в такт по столу. Абдулджаббар рассердился.
— Нет! Я не хочу, чтобы он стал певцом! Турабиддун станет только механиком животноводческой фермы нашего колхоза «Тиллакудук» и будет стричь овец на пастбище с помощью машинки с эластическим валом! Я готов умереть, не жалея ни о чем, прямо в колхозном клубе, когда мой внук Турабиддун получит почетную грамоту из рук моего кумира, великого председателя ХХI века, товарища Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча, продемонстрировав свое исскуство по стрижки овец и козлов! — крикнул Абдулджаббар.
— Нет! Турабиддун — мой сын, и он станет тем человеком, о котором я мечтаю! Он будет юмористом, будет смешить людей на свадьбах, и будет делать большие деньги, построит коттедж у подножья Хумсанских гор: там будут пикники, рыбалка, охота на сайгаков и на тапиров в степях и все такое! Если он ослушается меня и станет механиком животноводческой фермы, я возьму охотничье ружье и застрелюсь! — возразил Патхилла тестю.
— Ты, зятёк, не играй с огнем! А то у меня очень плохой характер! Не пересекай мне дорогу! Если я сказал, что Турабиддун станет механиком животноводческой фермы, то так оно и будет. Ишь ты, застрелиться решил! Да пули жалко на тебя! Ты не обижайся, но таких людей, как ты, нужно убивать лопатой, чтобы сэкономить пулю! Я давно задушил бы тебя своими собственными руками, но ты остаешься живым, только из-за моего уважение к твоему дяде, великому председателю, товарища Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча! Так что, ты подумай, перед тем, как что-либо говорить, делать заявление или, скажем, ходатайствовать — сказал Абдулджаббар.
— Нет! Мое решение твердое, и оно не подлежит обсуждению. Мой сын будет заниматься только Шоу бизнесом! — крикнул Патхилла.
— Ах, так?! Ну, теперь пеняй на себя, лощадь ты с прямой кишкой! — сказал разгневанный и пьяный Абдулджаббар. С этими словами он набросился на своего зятя и начал душить его изо всех сил. Но Патхиллу удалось высвободить свою шею от цепких как клещи краба рук Абдулджаббара. Он не только стал обороняться, но и пошёл в наступление, нанося удары руками и ногами по жизненно важным органам своего тестя. Женщины и маленький именинник Турабиддун начали плакать и кричать. Хуршида тоже плакала и умоляла, чтобы они прекратили драку. Она попыталась разнять дерущихся мужчин, но они дрались, словно бойцовые собаки.
— Кто лощадь с прямой кишкой, а? Кто лощадь?! А ну-ка, повтори, козел вонючий еще раз, что-то я плохо слышу! Что ты позволяешь себе, скотовод грязный, который ходит на ферме, утопая по колено в дерме! Я тебя уважал, принял, угостил, а ты, вместо того, чтобы сказать спасибо, вытераешь свою задницу в свяшенный дастархан, оскорбляешь, качаешь свои права! Ты кто такой, чтобы диктовать мне?! Или забыл, кто я такой?! Я же племянник председателя колхоза «Тиллакудук» господина Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча! Достаточно моего намека, и тебя тут же выгонят с работы и посадят на долгие годы в тюрьму! — сказал Абдулджаббар, продолжая упорно и отчаянно драться.
— Ты мужик или стукач, не стриженная овца ты гиссарская с огромным курдюком! Ну, иди, скажи своему дяде, и пусть он выгонит меня с работы, если ему очень нужно потерять такого талантливого профессионала, как я! — сказал Абдулджаббар и с искажённым лицом от гнева и презрения, ударил Патхиллу кулаком. От сильного удара Патхилла полетел и упал на стол. Стол разломался ровно на две части. А торт полетел в воздух и, перевернувшись на лету, попал прямо в лицо Абдулджаббара. Пока Абдулджаббар вытирал с лица крем торта, чтобы открыть глаза, Патхилла успел встать, схватить обломок доски развалившегося стола и ударить изо всех сил по голове своего тестя. Абдулджаббар свалился на пол, потеряв сознание.

 

22 глава
Тихий листопад

 

Председатель колхоза господин Кокюталов абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуч освободил Абдулджаббара от должности механика животноводческой фермы за пьяный дебош во время празднования дня рождения своего внука, маленького Турабиддуна. А Абдулджаббар, увез домой свою дочь вместе со своим внуком Турабиддуном и строго запретил Хуршиде встречаться с Патхиллой.
— Ну, ничего. Вот соберу свои вещи и уеду в Техас — размечтался Абдулджаббар. Сменю свое имя на Стива Дугласа. Там я со своими американскими коллегами в грубых джинсах, напялив на голову ковбойскую шляпу, буду работать на животноводческой ферме. Буду скакать на дикой лошади «Мустанг» по бескрайным степям Прерии, вращая над головой лассо, словно пропеллер вертолета «Апачи». С помощью лассо буду ловить лошадей и быков в кактусовых зарослях. Буду участвовать в соревнованиях среди техасских ковбоев по стрижке овец и стану победителям. Потом, получив денежный приз в размере пять тысяч долларов, зайду в близлежащий кабак, где виски текут рекой, и пропью все эти деньги до последнего цента. Угощу своих коллег и друзей, и мы долго будем веселиться, попивая виски со льдом и слушая веселые ковбойские песни. На попойке, естественно завяжется драка, в которой стоять в стороне не полагается. По старой традиции, я тоже ударю головой в живот и сломаю нос одному ковбою — продолжал фантазировать Абдулджаббар. Тот не остается в долгу, даст сдачу, дав мне по морде своим грязным кулаком. Другие ковбои вокруг нас тоже вступят в массовую драку… Будут опрокидываться столы, разбиваться дребезги бутылки и бокалы. Кто-то ударит меня бутылкой по башке, и она разобьется на осколки, но я не упаду, не потеряю сознание. Наоборот, схвачу того ковбоя, поверчу им над головой как пропеллер вертолета «Апачи» и выкину его в окно. Ковбой вылетит на улицу, дико вопя. После этого начнётся самое главное — перестрелка из револьверов. Дт-тиш!Дт-тиш!Вчюнг! Когда прибежит местный шериф Майкл Джордан с винтовкой в руках, я выскочу на улицу и побегу, кувыркаюсь, чтобы не схлопотать шальную пулю. А там будет ожидать меня моя встревоженная лошадь. Она будет нервно храпеть, опрокинув голову назад, тараща глаза от страха и туго натягивая узду, привязанную к перегородке. Я быстро перережу узду кинджалом и кошачьим прыжком сяду на дикую лошадь «Мустанг». Потом вихрем поскачу в сторону песчаных барханов, где растут кактусы и надрывно поют зыбучие пески. Пули со свистом будут пролетать мимо моих ушей и над моей головой, а я исчезну из вида за дюнами — завершил своё фантазирование Абдулджаббар.
Потом он попросил прощения у жены и дочери за то, что он выдал дочь замуж за племянника председателя Кокюталова абу Саласаримсак ибн Гуслвожиб Тезактельбакезарувуча. Слушая его, Рахила и Хуршида плакали.
Итак, Хуршида стала жить у своих родителей и ездить на прежнюю работу, оставляя маленького Турабиддуна дома у мамы.
В городском парке отдыха царила осень.С кленов и тополей тихо падали багровые и желтые листья.Они лежали на дорожках так красиво, что наступить на них было жалко.Местами горели костры, похожие на дымящие вулканы, где жгут опавших листьев.
Хуршида работала, подметая территорию и как всегда думая о Султане.На шатких скамейках сидели счастливые молодые влюбленные пары, любуясь тихим кленовом листопадом.На пустых скамейках лежали опавшие листья редеющих деревьев.
Хуршида остановилась, увидев группу женщин-провинциалок, которые толпой гуляли по парку, словно туристы иностранцы. Поскольку Хуршида тоже была из деревни, эти женщины привлекли ее взгляд. Ей захотелось пообщаться с ними. Спросить, кто они, откуда приехали и так далее. Ведь это интересно.
Когда она осторожно подошла к ним и поздоровалась с ними, спросив, откуда они приехали, одна из женщин сказала такое, что Хуршида чуть не упала в обморок. Оказывается, они приехали из Чарвакских гор, из села «Туямуюн», то есть из горного села его любимого Султана.
— Доченька, что с Вами, почему Вы побледнели? Вам плохо? — удивилась собеседница Хуршиды.
-Да нет, у меня все в порядке — ответила Хуршида. И осторожно спросила у нее, не знает ли она одного человека, по имени Султан, высокого, с кудрявыми волосами, курносого, с усами над мясистыми губами и с зеленым шрамом на левой брови.
— Да, мы знаем его. Он же наш односельчанин. Султанбай уехал в Ташкент поступать в Ташкентский Государственный Университет. Но мы слышали, что ему с первой попытки не удалось поступить в этот ВУЗ, и он работал в долине, в колхозе Тиллакудук простым трактористом, чтобы готовится к экзаменам в уединении и еще раз попытаться поступить в ТашГу. Потом мы слышали, что он поступил все-таки в Ташкентский Государственный Университет и окончил его с отличием. Окончив университет, он приехал обратно в наш «Туямуюн». Но почему-то не хотел преподавать в средней школе и стал бизнесменом. Он открыл торговую производственную фирму и на базе этой фирмы построил дом отдыха у подножия Чарвакских гор. Разбогател парень. Жил в своем двухэтажном коттедже — сказала другая женщина.
-Да? Он живет со своей семьей, то есть он женился? — спросила Хуршида. От волнения у неё пересохло в горле.
— Нет, Султанбай не женился — сказала первая собеседница Хуршиды.
— Почему он не женился? — спросила Хуршида и тут же покраснела от стыда за свой глупый вопрос.
— Он, оказывается, любил одну прекрасную девушку по имени Хуршида, когда работал трактористом в колхозе Тиллакудук. Сколько его мама ни умоляла его, чтобы он женился, но Султанбай так и не обзавелся семьей, вел одинокий образ жизни. Так и умер бедняга. А кем он, простите, Вам приходится? Знакомый, наверно. Понятно, вместе учились, значит, в этом, в Ташкентском Государственном Университете. Ээ-эх, беспощадная безжалостная жизнь! — сказала вторая собеседница. От такой страшной новости у Хуршиды побледнели губы.
— Что?! Что Вы говорите, тетя?! — крикнула Хуршида, тараща свои глаза в ужасе.
— А что? Я сказала правду. Он умер весной от одиночества, тоскливо глядя через окно своего двухэтажного коттеджа на цветущую белую акацию, которую он сам посадил. Я же лучше всех знаю, так как он жил по соседству с нами. Человек был скромный, вежливый и всегда всем помогал, чем мог. Когда он умер, все жители нашего села от мала до велика плакали, как будто умер народный вожд. В его джаназу пришли пять тысяч человек, представляете? И тобут Султанбая люди понесли на кладбище на своих плечах, передавая от плеча к плечу без какого либо транспорта. Все говорят, что он умер от неизлечимой болезни, которая называется любовь. Кстати, Дом отдыха, который он построил, он назвал именем своей возлюбленной. Да, на входе Дома отдыха он установил огромную неоновую вывеску, где объемными неоновыми буквами написано имя его возлюбленной девушки «Хуршида». Это название ночью горит. Каждую ночь, когда мы видим эту светящуюся надпись, мы грустно вздыхаем, вспоминая бедного Султанбая — сказала первая собеседница Хуршиды.После этого женьшины пошли в сторону, где со скрипом вращался огромный карусель.
Хуршида от бессилия присела на деревянную скамейку, как смертница, приговоренная к смертной казни в суде. Она сидела словно сумасшедшая, бледнея лицом. Потом, обхватив голову двумя руками, она громко зарыдала.
В осеннем парке шел тихий листопад.

 

 

Конец.

07/09/2014.
8:27 вечера.
Город Бремптон.
Канада.